ТЕТРАДЬ ОДИННАДЦАТАЯ (1944-1952 годы)
Мемуары
Степана Васильевича Бондаренко. Эта часть написана в 1977 году.
|
Встречи с прошлым и восстановление угольных шахт
Город Шахты (до революции назывался Александровск-Грушевский)
немцы заняли в июле 1942 г. и находились в нём до февраля 1943 года. За
это время гитлеровцы, при содействии "полицаев" из местных жителей,
умертвили и сбросили в ствол шахты имени Красина по неофициальным данным
от 2,5 до 4,5 тыс. советских граждан - военнопленных и актива города.
Особую активность и жестокость в убийстве и зверствах по отношению к советским
людям проявляли "полицаи". Однако при этом в городе проживало
некоторое число рядовых коммунистов (главным образом из рабочих), которых
гитлеровцы не тронули - от этих коммунистов требовалось, чтобы они зарегистрировались
в полиции и приняли участие в восстановлении угольных шахт, взорванных
советскими властями при оставлении города. В числе коммунистов, проживавших в Шахтах во время оккупации, был и Василий Митрофанович Боев. До войны он работал в редакции одной из районных газет Ростовской области. В июле 1942 г. пытался эвакуироваться за Волгу на подводе, но где-то в Сальской степи немецкие танки опередили его. Боев с семьей оказался в тылу у гитлеровцев. По его рассказу, он решил не возвращаться в район, где работал, а направился к своим родственникам в г.Шахты, где его никто не знал. Здесь и прожил весь период оккупации. Он был уже немолод и сильно хромал (одна нога была намного короче другой), без палки не мог ходить. Поэтому никто из оккупационных властей не обращал на него внимания. После освобождения города В.М.Боев явился в Шахтинский горком партии и был назначен редактором городской газеты "Красный Шахтёр" - никого другого на эту работу в то время не могли найти, а газету нужно было выпускать. Боев проработал редактором примерно год. В апреле 1944 года Обком решил освободить его от этой обязанности и редактором "Красного Шахтёра" назначил меня. Боев протестовал против своего смещения; писал письма в Обком, потом в ЦК, объявлял голодовку, но ничего не добился. В партии его оставили и некоторое время он работал моим заместителем. В Шахтах я узнал о судьбе одного из знакомых по ДПЗ - Вячеслава Васильевича Смольникова. По специальности он был горным инженером. Увлекался спортом. Любил выпить и нередко проявлял дебош и хулиганские поступки. В конце 1936 г. он был арестован по обвинению в антисоветской агитации. Находясь в ДПЗ, он не скрывал своего отрицательного отношения к некоторым сторонам советской жизни. За антисоветские анекдоты по 58 ст. УК РСФСР пункт 10, его осудили на 5 лет. По отбытии этого срока в лагерях, в начале 1942 г. он вернулся в Шахты. Заняв город, немцы назначили Смольникова, как пострадавшего от Советской власти, мэром. Однако вскоре гестапо установило, что В.В.Смольников имел связь с партизанским подпольем, и он был расстрелян. В Шахтах меня хорошо приняли. С уважением ко мне относились и в горкоме партии, и в тресте "Шахтантрацит", и в комбинате "Ростовуголь", и непосредственно на шахтах. По-братски встретили многие "друзья по несчастью" - по пребыванию в 1937-39 гг. в ДПЗ. Значительная часть партийно-хозяйственного актива города, арестованная НКВД в 1937-38 гг. была расстреляна или погибла в лагерях. Часть же, пробыв "под следствием" от года до двух и больше, была освобождена и реабилитирована. Некоторые из реабилитированных в начале войны ушли на фронт и честно сражались за Родину. Погиб на фронте бывший зам.предгорисполкома В.Сендек, Семерников (имя и отчество забыл) вернулся с войны Героем Советского Союза и т.д. Те же, которые по возрасту, состоянию здоровья и другим причинам не могли служить в армии, работали на шахтах, в городских предприятиях и учреждениях. Так, Александр Федорович Рожков, вернувшись из эвакуации, управлял трестом очистки, Федор Васильевич Стародубцев был начальником шахты "Красненькая", Василий Дмитриевич Власов - начальником шахты "Ново-Азовская", Юров - секретарем парторганизации этой шахты, Александр Кузнецов - зам. управляющего трестом "Шахтантрацит", Иван Николаевич Хищенко - зав. горторготделом, Михаил Яковлевич Боровков - директором одного из торгов, Михаил Григорьевич Бондаренко (меня вместе с ним вместе судили и освободили) - зав.горземотделом и т.д. Эти друзья по несчастью оказали мне, всей семье большую материальную помощь и поддержку (в рамках строгой законности). Рожков имел в городе собственный домик, под
его опекой находился и другой домик с небольшим двориком и сараями, ранее
принадлежавший другу Рожкова - Василию Калюжному, с которым они вместе
партизанили в гражданскую войну. Тогда они дали клятву друг другу - если
что случится с одним из них, другой не оставит семью друга на произвол
судьбы. И этой клятве друзья были верны. Калюжный, так же как и Рожков,
в 1937 г. был арестован; просидел в ДПЗ два года и был реабилитирован.
Незадолго до войны умерла жена Калюжного. Осталось двое малолетних детей:
сын Вова и дочь Валя. В 1942 г. Рожков эвакуировался из города. Калюжный
остался в Шахтах и, как активный красный партизан, был расстрелян гитлеровцами.
Дети-сироты остались на попечении какой-то тётеньки. После освобождения
города, вернувшись из эвакуации, Александр Федорович и его жена Валентина
Кирилловна усыновили детей Калюжного. Таким образом, и домик Калюжного
перешёл под опеку Рожкова. Как уже говорил, из эвакуации Нина Павловна с Темой, Наташей, Асей и Таней вернулись в Вешенскую оборванные. У меня тоже не было одежды, кроме старого пиджака, фрицевских брюк (которые мне дали в райкоме, когда я вернулся из-за Волги) и латаного полушубка. О белье и постельных принадлежностях и речи не было. В таком виде из Вешенской мы приехали в г.Шахты. Здесь мои друзья сразу нам помогли чем могли. К тому времени на шахты поступили американские подарки - собранные среди населения США поношенные пальто, пиджаки, брюки, платья и прочее. И вот этими подарками нас всех (и меня, и Нину Павловну, и малышей) приодели. Была оказана и другая помощь. В городе Шахты я встретился и кое с кем и
из тех, кто был не причиною, а орудием несчастья, т.е. с теми, кто в течение
2,5 лет держал меня в ДПЗ под замком. Вскоре после прибытия в Шахты ко
мне в кабинет вошел бывший старший надзиратель ДПЗ Фесенко. Верный служака
тогдашнего НКВД. С его лица никогда не сходила иезуитская улыбочка при
всей жестокости его отношения к заключенным. Заключенные ненавидели его.
Войдя в кабинет, широко улыбаясь, он приветствовал меня, заявив, что,
дескать, узнав о моем назначении редактором "Красного Шахтёра",
он чуть ли не обрадовался и пришел навестить как "хорошего знакомого".
Мне неприятна была эта встреча и я, не подав ему руки, холодно ответил,
что крайне занят и не могу уделить ему внимания. Он понял меня и с недовольной
гримасой на лице покинул кабинет. Интересна дальнейшая судьба Фесенко.
После XX съезда ВКП(б), когда к ответственности стали привлекать наиболее
"отличившихся" зверствами и издевательствами над арестованными
в 1937-38 гг. бывших работников НКВД, Фесенко (работавшего на шахте "Нежданная")
нашли с петлей на шее. Следствие сделало заключение, что Фесенко покончил
жизнь самоубийством. Но А.Ф.Рожков впоследствии говорил мне, что несколько
человек из тех, кто сидели в НКВД, поймали его ночью в нетрезвом состоянии
и повесили.
Шёл четвёртый год войны. Город ещё не оправился
от оккупации. Перед ним стояла главная задача - быстрее завершить восстановление
угольных шахт и с каждым днём наращивать добычу угля, так необходимого
тогда стране для победы. Этим должна была заниматься и городская газета.
Я не знал шахтёрского дела - никогда не был в шахте. Но у меня был опыт
политической работы с людьми, опыт организаторской работы в массах. Этот
опыт очень пригодился мне в газете. Об учреждении "Книги почета дней Великой Отечественной войны" на шахтах комбината начальник комбината "Ростовуголь" К.К.Карташов доложил Л.П.Берия, который был членом Политбюро ЦК ВКП(б) и членом Комитета Обороны, ведавшим вопросами работы угольной промышленности, вручил ему образец этой книги. Берия одобрил, и затем уже Москва изготовила подобную книгу для других предприятий страны. |
С.В.Бондаренко, 1945
|
С.В.Бондаренко, 1947
|
Н.П.Вильрат, 1949
|
Младшие дети, 1951
|
Газетные будни
С моим приходом в "Красный Шахтёр"
газета стала в каждом номере публиковать "Дневник угледобычи",
в котором сообщалось о выполнении заданий по угледобыче каждой шахтой
города (газета выходила 5 раз в неделю). По инициативе редакции было организовано
соревнование шахтёров по профессиям - шахтёров ведущих профессий: врубмашинистов,
навалоотбойщиков, крепильщиков и проходчиков. Каждый месяц подводились
итоги этого соревнования: определялись победители - по три человека каждой
профессии, которым присуждались денежные премии (треста и горкома профсоюза).
Газета публиковала сообщения об итогах соревнования, печатала фотопортреты
победителей, помещала рассказы об опыте их работы. Для этих рассказов
иногда отводились целые полосы. А в последующем редакция стала выпускать
отдельные листовки-плакаты с подробным описанием приёмов и методов работы
того или иного передовика с его портретом. Но, пожалуй, самым главным в этом отношении
была публикация писем трудящихся. Я стремился к тому, чтобы газета делалась
в основном самими читателями, чтобы она являлась органом трудящихся (в
этом должен состоять демократизм нашей печати), чтобы с её страниц громко
звучал голос тружеников города. Газета часто выпускала не только страницы,
но целые номера, от строчки до строчки состоящие из писем. Мы печатали
корреспонденции и письма без всякой предварительной проверки (проверялись
лишь материалы, в которых речь шла об уголовных преступлениях). Редакция
доверяла тем, кто писал в газету. И за восемь с лишним лет работы в г.Шахты
было всего два или три случая, когда факты, изложенные в опубликованных
письмах, были преднамеренными измышлениями, клеветой. Редакция исходила из указаний И.Сталина:
"Критиковать невзирая на лица". "Если критика содержит
хоть 5% правды, ее следует поддерживать!" За производственные недостатки
на шахтах и других предприятиях газета подвергала критике не рабочих,
а руководящие кадры, исходя опять таки из сталинского тезиса: "Нет
плохих рабочих, есть плохие руководители!" В развёртывании критики
газета находила нужную поддержку горкома партии, партийных организаций
на местах, рядовых читателей. Газета в меру своих сил и возможностей боролась
за действенность критики - устраивала специальные рабкоровские рейды по
проверке того, что сделано по критическим выступлениям. Бывший в то время начальником шахты "Пролетарская диктатура" Овчаров как-то сказал: "Критика - это все равно что жена - её ты можешь не любить, но терпеть обязан". Но, пожалуй, большинство не могло её терпеть. И мой рабочий день обычно начинался с ответов на телефонные звонки по поводу опубликованных в газете критических корреспонденций и писем трудящихся. И мало было "обиженных" газетой, которые бы говорили спокойно. И мне, редактору, надо было проявлять максимум спокойствия и выдержки. Давалось это нелегко. Не всегда дело кончалось телефонными разговорами. Иногда они писали жалобы в горком, в обком, даже в Москву. Но газета всегда находила поддержку со стороны партийных органов.
С начала индустриализации, во время войны
и после её окончания ежегодно выпускался Государственный Заём. По решению
ВЦСПС каждый трудящийся должен был отдать взаймы государству свой трехнедельный
заработок. Фактически же на практике требовалась подписка в размере месячного
заработка. Таким образом, каждый советский гражданин получал в году только
одиннадцатимесячный заработок. Подписка на Заём называлась добровольной,
но обязательной, и от неё никто не мог уклониться, в том числе инвалиды
и др., и во время войны многие голодовали, не имели нужной одежды и обуви,
но месячный (или трехнедельный) заработок отдавали государству - подписную
сумму ежемесячно высчитывали из зарплаты. Подписка считалась патриотическим
долгом каждого советского гражданина. Официальная пропаганда, в том числе
и газеты, высоко поднимали "на щит" тех, кто подписывался на
сумму, превышающую месячный заработок. Но больше всего одолевали опечатки, без которых
не обходится ни одна газета. Что характерно, бывало, нет опечаток месяц,
два, даже больше времени. А потом, как будто бы по какому-то предначертанию,
подряд одна за другой. И чем больше повышаешь бдительность всех работников
редакции, тем чаще появляются опечатки... Главный спрос за них с корректоров.
Корректорами работали серьёзные и грамотные работницы. Я знал, что они
честно, добросовестно относятся к своему делу, "дрожат" над
каждой строкой, всматриваются в каждую букву. Как редактор, я должен был
строго спрашивать с них за каждую пропущенную ошибку. Но я понимал положение
корректоров, и у меня рука не поднималась всякий раз писать приказ, наказывать
виновных. Большинство опечаток носило безобидный характер, но проскальзывали
и такие, которые могли стоить "головы" редактора. Каждый раз, подписав газету в печать, я шёл домой с тревожной мыслью: "А не пропустил ли какой-нибудь ошибки?" и частенько с полдороги возвращался в типографию и снова перечитывал некоторые материалы, проверял подписи под клише, проверял переносы, особенно при опубликовании официальных документов. Придя домой не раньше полуночи, долго не мог уснуть, уже в постели мысленно проверял: всю ли газету внимательно прочёл. С такой же тревогой утром шёл на работу. Успокаивался только в редакции, по выходе газеты в свет, убедившись, что всё обошлось благополучно.
Редакторская работа требовала постоянного
большого напряжения (в газетном деле ничего нельзя отложить "на завтра")
и отнимала много времени. Помимо основных должностных обязанностей надо
было выполнять и большую общественную работу. На протяжении всего пребывания
в Шахтах я был бессменным членом бюро горкома партии, членом Октябрьского
(городского) райкома ВКП(б), депутатом городского Совета. Приходилось
участвовать в различного рода конференциях, собраниях, заседаниях и совещаниях
(комсомольских, профсоюзных и пр.) На всё это также уходило немало времени.
Во времена Сталина вся общественная работа, в том числе заседания бюро
горкома, даже партийные конференции, проводились только в нерабочее время.
В рабочие часы категорически запрещались какие бы то ни было общественные
мероприятия. Заседания бюро горкома начинались по окончании рабочего дня
и, как правило, продолжались до полуночи, а то прихватывали и начало следующих
суток. Точно так же по несколько часов длились и другие заседания и совещания.
А наутро каждый работник должен был находиться на своём рабочем месте.
В комбинате "Ростовуголь" и в тресте "Шахтантрацит"
совещания начальников шахт и других работников угольной промышленности
во время войны и долгое время по её окончании проводились, как правило,
в ночное время. От усталости и изнеможения люди часто засыпали. |
Конец войны
После второго мая 1945 года, когда было сообщено,
что над зданием гитлеровского Рейхстага водружено Красное Знамя, знамя
победы, все советские люди с часу на час ждали окончания войны. И вот,
в ночь с 8 на 9 мая, насколько помню, в 2 часа ночи в доме заговорило
радио. Мы в это время спали. Мощный голос знаменитого диктора Всесоюзного
радио Левитана разбудил меня: "Внимание. Говорит Москва. Говорит
Москва. Сейчас будет передано важное сообщение." И через несколько
минут Левитан с особым подъёмом зачитал подписанный гитлеровцами акт о
безоговорочной капитуляции Германии и некоторые другие сообщения об окончании
войны с Германией. По своей политической наивности я думал, что по окончании войны снабжение населения улучшится. Я рассчитывал, что в этом нам помогут наши союзники по войне против гитлеризма, в частности США. Однако особенно тяжёлыми были первые два послевоенных года - 1946 и 1947. Как известно, после разгрома гитлеровской Германии и капитуляции Японии, капиталистические государства объявили нам "холодную войну", и всякие экономические связи с ними были фактически прерваны. Экономика нашей страны была сильно подорвана войной. Особенно пострадало сельское хозяйство. Посевные площади намного сократились, многие поля пустовали. Обработка земли ухудшилась (кое-где сеяли прямо по стерне, без вспашки), урожайность ещё больше снизилась. Продовольственное положение резко обострилось. Правительство вынуждено было даже для шахтёров - которые во время войны снабжались значительно лучше, чем остальные категории трудящихся, - снизить и без того нежирные пайки. Снижение это коснулось и нашей семьи - на 100 граммов в день на каждую карточку. По окончании войны я был награждён медалью "За доблестный труд в дни Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.", орденом "Знак Почёта" и медалью "За восстановление угольных шахт Донбасса". |
"Удостоверение. Предъявитель сего, Бондаренко Степан Васильевич, является корреспондентом ТАСС по гор.Шахты Ростовской области. На основании Постановления СНК СССР за №112 от 2 февраля 1938 г. тов.Бондаренко предоставляется право льготного тарифа передачи информации в ТАСС по телеграфу. Зам.ответственного руководителя ТАСС Н.Еселев. Действительно до 1 марта 1947 г. (..6) октября 1946 г." |
Горнячка-депутат ВС СССР
Если память не изменяет, в начале 1946 года
состоялись первые после войны выборы в Верховный Совет СССР. Шахтинскому
горкому партии свыше было предложено подобрать кандидата в депутаты по
Шахтинскому избирательному округу, причем были выдвинуты такие требования:
это должна быть женщина-горнячка, обязательно беспартийная и не находившаяся
на оккупированной немцами территории. Горком вместе с райкомами партии
долго искали и не могли найти. Срок истекал, надо было представлять подобранную
кандидатуру на рассмотрение и утверждение обкома и ЦК. Так Акулина Григорьевна Пироженко стала кандидатом
в депутаты, а затем и депутатом Верховного Совета СССР. Когда её кандидатура
в верхах была одобрена, ко мне в редакцию зашёл В.Ф.Шибаев и мы с ним
поехали на квартиру к Пироженко, чтобы посмотреть, как она живёт, и то,
что мы увидели, неприятно поразило меня. Одинокая женщина, лет пятидесяти,
с мужеподобным лицом, изрезанным морщинами, грубым мужским голосом, стрижеными
волосами, внешне крайне неопрятная. Жила она в небольшой отдельной комнатушке.
Когда мы пожаловали к ней, она только что пришла с работы; поднявшись
из шахты, даже не помылась в душевой. На ней была стёганая, уже изрядно
поношенная, пропитанная насквозь угольной пылью ватная куртка-телогрейка.
Оказалось, что никакой другой верхней одежды у неё не было. В комнате,
кроме грязного, ничем не прикрытого столика, деревянной табуретки и железной
кровати, на которой лежали какие-то лохмотья, ничего не было. Я заметил,
как перекосилось лицо секретаря горкома. В ходе беседы с Пироженко нельзя
было не заметить её политической неграмотности, культурной отсталости,
отсутствие простой женской сердечности. Но, как работница, она хорошо
знала свое дело и отдавала ему свои силы. Обком поручил мне написать биографию нашего кандидата в депутаты А.Г.Пироженко и явиться в Ростов, - там её, после корректировки, должны были издать листовкой. Вечером на станции Шахтная я сел в так называемый рабочий поезд. В вагоне было темно, много людей, переполнено. Я как-то забрался на верхнюю полку и там уснул. Утром приехал в Ростов. В обкоме сдал биографию и ночью вернулся в Шахты. Чувствовал уже какое-то недомогание. Подумал, что утомился в дороге; посплю, и всё пройдет. Однако к утру уже был в жару. Врач определил сыпной тиф и меня увезли в городскую больницу. Десять суток я пролежал без сознания. И всё-таки выжил. В больницу в те дни одновременно со мной привезли ещё трёх тифозных моего возраста, т.е. старше 40, - и все они "сыграли в ящик". |
Чуткий матершинник
Когда я лежал в больнице, первый секретарь
горкома часто звонил главврачу, справлялся о моём состоянии. Интересовались
и некоторые другие руководящие работники города, в частности - начальник
комбината "Ростовуголь" Константин
Кириллович Карташёв. По образованию он был горным техником. Работал
начальником участка одной из шахт Донбасса. Предложил прогрессивный для
того времени способ отработки угольных пластов и этим прославился. Быстро
выдвинулся в число крупных работников угольной промышленности. Стал депутатом
Верховного Совета СССР и кандидатом в члены ЦК ВКП(б). После освобождения
Ростовской области от немецких оккупантов был назначен начальником комбината
"Ростовуголь", который находился в городе Шахты. Следует сказать, что Карташёв в стиле руководства
не был оригинален. Грубость, матерщина, похабщина насаждались сверху.
Утверждали, что непревзойдённым матерщинником считался сам министр угольной
промышленности В.В.Вахрушев. После его смерти министром стал А.Ф.Засядько
- протеже Н.С.Хрущева. Как-то в Шахтах в комбинате "Ростовуголь"
проходило выездное заседание коллегии министерства, меня пригласили присутствовать
на нём. Я был буквально поражён, когда в ходе заседания Засядько разразился
многоэтажным матом, не стесняясь присутствовавших на коллегии женщин!
И это на официальном заседании правительственного органа! Однако сведущие
товарищи-горняки пояснили мне, что удивляться здесь нечему - сквернословие,
отборная площадная брань считались чуть ли не признаками шахтёрской доблести. Городская газета выступала против грубости
и матерщины начальствующего состава шахт, но она не могла критиковать
начальника комбината, депутата Верховного Совета СССР, кандидата в члены
ЦК ВКП(б), - не имела на это права. Тем не менее, К.К.Карташёву нравился
"Красный Шахтер", и он поддерживал его, по-хорошему относился
и ко мне, как редактору газеты, интересовался, как я живу - хотя со мной
никогда ни о чём не говорил. |
Алеша Стаханов
Летом 1947 г. при ЦК в Москве состоялся семинар
редакторов городских газет крупных промышленных центров страны. От Ростовской
области на нем было двое: редактор "Таганрогской правды" и я.
Нас - участников семинара, выписав особые пропуска, допустили на Всесоюзный
физкультурный праздник. Для меня это было чудесное, захватывающее зрелище.
Праздник состоялся на стадионе "Динамо" и здесь я первый, и
единственный, раз видел живого Сталина. Он находился в правительственной
ложе, а мы сидели на противоположной трибуне, далеко от правительственной
ложи, поэтому лицо Сталина невооруженным взглядом невозможно было рассмотреть
(а пользоваться биноклем категорически запрещалось). Рядом со Сталиным
сидел Ворошилов, несколько в стороне, отдельно сидел Молотов. Уже после
открытия праздника в правительственной ложе появился Энвер Ходжа (Албания).
Ворошилов тотчас же поднялся и уступил ему место рядом со Сталиным, а
сам сел позади Сталина. В Сочи я встретил главного инженера нашего
треста "Шахтантрацит" (впоследствии министра угольной промышленности
СССР) Бориса Федоровича Братченко.
Он приехал отдыхать в санаторий раньше меня. Его поместили, как сейчас
помню, в 17-ой двухместной палате вместе со знаменитым
Алексеем Стахановым. Первый же день моего пребывания в санатории после
обеда я и Братченко, с которым у нас были хорошие отношения, вместо "мёртвого
часа" решили погулять в парке. Идём по аллее и о чем-то толкуем.
Вдруг слышим пьяный крик и мат, затем милицейский свисток. |
Крестьянская доля
В 1948 году наша семья неожиданно пополнилась.
Из Батамы на постоянно к нам приехал мой племянник Василий Петрович Бондаренко,
которому было уже 16 лет. Брат Петро умер в 1939 г. (работал конюхом в
колхозе). Осталось трое детей: Ольга, Василий и Виктор. До войны Марина,
жена Петра, кое-как перебивалась с детьми. Во время войны и сразу после
семья питалась в основном картошкой, ягодами, различными травами и таёжными
кореньями. Спасала корова - было молоко. *** *** *** "Были ли колебания в проведении линии
партии и участвовал ли в оппозициях. |
С.В.Бондаренко в Цхалтубо,
1950
|
Цхалтубо, санаторий Министерства
угольной промышленности, ок.1953
|
Радон и грузины
В 1948 г. обострился радикулит. Местные врачи рекомендовали мне поехать на курорт Цхалтубо, принять курс радоновых ванн. В ноябре я поехал туда в таком состоянии, что без палки не мог ходить. С первых же дней там, после купания в бассейне, я при возвращении в санаторий заходил на рынок. Покупал свежие фрукты, впервые познакомившись с хурмой и корольками. Стоили они дёшево. И вот, примерно дней через 12 пребывания на курорте, произошло "чудо". Как обычно, после купания зашёл на рынок. Когда рассчитывался за фрукты, костыль поставил к прилавку. Расплатившись, взял фрукты и ушёл - без палки! Вспомнил о ней далеко от рынка. Как я обрадовался! И поверил в чудодейственность цхалтубских радоновых источников. Поездки в Цхалтубо позволили мне несколько
ознакомиться с Грузией и грузинами. В результате неоднократных посещений Цхалтубо
у меня создалось впечатление, что простые грузины, рабочие, колхозники,
в массе своей - это приветливый, исключительно гостеприимный народ, с
уважением, по-братски относящийся к русским. В последующие приезды в Цхалтубо я побывал
в экскурсиях на родине В.В.Маяковского - в доме-музее, где он родился;
в сталактитовой пещере, где, по преданию, скрывалась от врагов, вторгшихся
в Грузию, царица Русудан с сыном; в бывшем монастыре у могилы знаменитого
грузинского царя Давида-Строителя, и в некоторых других местах. |
С.В.Бондаренко делает доклад,
1951
|
С.В.Бондаренко с женой и
всеми детьми, 1951
|
Задионченко и Патоличев
В г.Шахты мне довелось встретиться с высокопоставленной
особой - специальным инспектором ЦК ВКП(б) Семеном
Борисовичем Задионченко. Инспектора ЦК обладали особыми полномочиями;
они подбирались лично Сталиным, выполняли его особые поручения и подчинялись
только ему. До назначения инспектором, Задионченко работал первым секретарем
Днепропетровского обкома партии, был членом ЦК. В город Шахты - в комбинат
"Ростовуголь", Задионченко прибыл с поручением Сталина обеспечить
увеличение добычи угля. Работники шахт, трестов, самого комбината "Ростовуголь",
а также секретари горкомов и райкомов, дрожали перед ним. Он мог как угодно
оскорбить, унизить человеческое достоинство, снять с должности и отдать
под суд. Он никого не щадил. Мне хочется рассказать и о другом видном
деятеле партии и государства, с которым в какой-то мере пришлось соприкасаться
во время работы в г.Шахты, о Николае Семеновиче
Патоличеве. Во время войны он работал первым секретарём Свердловского
обкома партии. Сразу же по окончании войны, или даже в конце войны, его
назначили вторым секретарем ЦК компартии Украины. Первым секретарем там
был Лазарь Моисеевич Каганович. Патоличев не поладил с ним. По требованию
Кагановича Патоличева освободили от работы на Украине и направили первым
секретарем Ростовского обкома партии. В Ростове Н.С.Патоличев работал
недолго - два или три года, 1947-1949 гг., но оставил о себе добрую память
у большинства коммунистов и беспартийных трудящихся области. Несколько примеров. Ещё много интересного рассказывали в Ростове
о Н.С.Патоличеве. Я рассказал о двух видных деятелях партии и государства - Задионченко и Патоличеве, чтобы у вас, мои потомки, имелось хоть какое-то представление о руководителях того времени, у которых мы должны были учиться, с которых мы обязаны были брать пример. Два деятеля, представители двух стилей руководства: Задионченко - сталинист; Патоличева, пожалуй, можно было отнести к тем, кто стремился сохранять ленинский стиль. |
Диплом
У меня не было даже среднего образования
- я ведь окончил только трехклассную церковно-приходскую школу и первый
курс основного трёхгодичного отделения Коммунистического института журналистики.
Работая в Ростове, я было записался в вечернюю среднюю школу, но в связи
с беспрерывными командировками по колхозам края не смог посещать занятий.
Когда работал в Вёшенской, поступил в областную заочную среднюю школу
(которая находилась в Ростове), но вскоре началась война и школа перестала
существовать. И вот уже в Шахтах, несмотря на большую загрузку и домашние
заботы, пришлось вплотную взяться за учебу. В 1945-47 гг. я на отлично
окончил Вечерний университет марксизма-ленинизма при Шахтинском горкоме
партии. Однако он не давал повышения общего образования.
|
<<<=== *********** ===>>>
© 2013 Тетради