ТЕТРАДЬ ШЕСТАЯ (1934 год)

Мемуары Степана Васильевича Бондаренко. Эта часть написана в 1976-77 годах.

 

МТС без машин и тракторов

6 марта 1934 года меня вызвали в Ростов-на-Дону, в политсектор Крайземуправления. Здесь сказали: "Вы назначены начальником политотдела вновь организованной Ново-Ивановской МТС Ново-Покровского района. Срочно выезжайте туда и приступайте к работе - на носу уже весенний сев. Пока Вы один едете туда. Скоро подошлём других работников политотдела." Ново-Покровский район считался одним из самых отстающих и трудных районов в крае.

В ночь с 8 на 9 марта я был уже на станции Ново-Покровская. Меня встретил подводчик из райисполкома (от станции до райцентра - километра два). Шёл сильный дождь пополам со снегом. Темень и грязь непролазная. Пока доехали до гостиницы (дома колхозника), я весь промок. В гостинице, как всегда было в те времена, - сыро, холодно, неуютно. Дождавшись утра, пошёл в райком партии. Там, в кабинете, сидел пьяный секретарь райкома Варфоломеев; я знал его, ещё работая в газете "Молот". Помощник не допустил меня к нему: "Вчера состоялось бюро Крайкома и Варфоломеева сняли с работы. Идите к председателю райисполкома." Главное - мне надо было скорее добраться до станицы Ново-Ивановской, находящейся от районного центра в 45 километрах.
Председатель райисполкома предоставил мне свою пару лошадей с таврической тачанкой. Выехал я из Ново-Покровской часов в 11 дня, и в этот день на место добраться не смог. Лошади предрика оказались истощёнными, слабыми. Дождя уже не было, дул легкий весенний ветерок, и грязь с каждым часом становилась всё гуще и гуще. Она, из кубанского жирного чернозёма, как тесто липла и наматывалась на высокие колёса тачанки. Лошади еле тащили эту колымагу. Часто останавливались. На всём пути не было ни одного населённого пункта. Пришлось прямо в степи несколько раз делать остановки, чтобы подкормить лошадей.
Время шло тягуче, удивительно медленно. Я напряжённо думал о том, что меня ждёт в Ново-Ивановке: как встретят меня там; с чего надо начинать работу; справлюсь ли с возложёнными почётными и ответственными обязанностями? Порой мне хотелось отвлечься от этих мыслей, и я пытался заговорить с кучером, сидящим впереди, на облучке. Беседы не получалось. Он односложно отвечал мне "да", "нет", но чаще всего - "не знаю". Без конца вертел в воздухе кнутом, монотонно повторяя: "Но, родимые, но". Только перед закатом солнца дотянулись до отделения совхоза, от которого до Ново-Ивановской ещё километров 7-8. Здесь мы решили заночевать. С разрешения заведующего отделением расположились прямо в конторке: я - на письменном столе, кучер - на скамейке. Рано утром мы покинули отделение совхоза.

День был солнечный. Дорога шла под гору, подсохла, и наша тачанка покатилась веселей. До станицы оставалось с километр. На дороге встретился всадник. Поравнявшись с нами, он поздоровался и стал внимательно рассматривать меня. Проехав метров 100 вперед, повернул коня и последовал за нами. Въехали в станицу. Почти на самом краю её находился сельский совет, и кучер направил лошадей во двор, чтобы там остановиться, отдохнуть и покормить их перед выездом обратно, домой. Взяв с тачанки чемодан и поблагодарив кучера, я пошёл в контору МТС, которая располагалась через улицу против сельсовета. Когда я уже взошёл на крыльцо конторы, заметил, что всадник также заехал во двор сельсовета и о чём-то расспрашивал кучера.

В конторе я застал директора МТС, представился:
- Назначенный к вам начальником политотдела.
- Директор МТС Алексинцев, - отрекомендовался он. - Мы ждали Вас ещё вчера.
Директор коротко ознакомил меня с обстановкой, сообщил, что на вечер назначено при МТС совещание председателей колхозов, парторгов и бригадиров. Пригласил к себе на обед. После обеда мне предложили отдохнуть. Две ночи подряд я нормально не спал, поэтому лёг, крепко уснул и проспал до вечера.
Вечером в МТС при керосиновой лампе состоялось совещание. Народу было много, пришли и те, кто не приглашался. В начале директор представил меня собравшимся. Затем по вопросам готовности к севу и началу полевых работ предоставил слово главному агроному Глебу Юрьевичу Дуракову (да, такая была у человека фамилия). Время сева приближалось: решено было через день, т.е. 12 марта организовать выезд в поле всех бригад в полном составе. В ходе совещания участники часто поглядывали в мою сторону: я чувствовал, что все ждут моего выступления. С чего я начал свою речь? Прежде всего рассказал, что я из мужиков, рассказал когда, где и кем работал. Потом остановился на целях и задачах политотдела.
- Есть люди, которые хотят запугать колхозников политотделом. Они говорят, что политотдел - это ГПУ, и он попересажает всех колхозников в тюрьму. Это неправда, это злостная клевета. Партия поставила задачу: сделать все колхозы большевистскими, а колхозников - зажиточными. Для этого надо, чтобы все колхозники работали честно и берегли колхозное добро. Вот политотделы и призваны добиваться этого. Их дело, их задача - направлять работу колхозов, разъяснять колхозникам суть политики партии, повышать сознательность. Конечно, мы не можем терпеть воров, лодырей и тунеядцев, и политотдел не будет миловать их.
Слушали меня внимательно, но какое впечатление произвело моё выступление, я не мог определить.

На следующий день решил никуда не ездить и на месте, в МТС, более подробно ознакомиться с обстановкой: побеседовать с директором, главным агрономом.
МТС была создана всего два месяца назад и призвана обслуживать два колхоза станицы Ново-Ивановской - "Путь к социализму" и "Сельмаш"; два колхоза станицы Плосской <сейчас пишется "Плоская"> в 10-12 километрах от Ново-Ивановской, - "Коминтерн" и им.Димитрова, и небольшой, всего одна бригада, хуторской колхоз им.XVII партсъезда. Раньше эти колхозы не обслуживались машинно-тракторной станцией.
Штат МТС в основном уже был укомплектован, но не было ещё ни одного трактора, ни одной автомашины, их прибытия ждали со дня на день. Тем не менее, работники МТС готовились к посевной. Самое важное - был подобран состав трактористов, из местных жителей, ранее работавших в соседнем совхозе и других МТС: они охотно шли на новые тракторы. На колхозных волах было завезено горючее на посевную. Готовились тракторные прицепы для борон и сеялок. Составлены были посевные планы для колхозов и бригад.

 

Будет ли политотдел сажать?

Положение в колхозах выглядело крайне сложным и трудным: все работы проводились живым тяглом - лошадьми и волами. Лошадей насчитывалось относительно много, но все они были малиинчатые, т.е. подозреваемые в заболевании сапом. Тогда в крае периодически проводилась малиинизация лошадей. И всех малиинчатых лошадей со всего Ново-Покровского района отправляли в колхозы станиц Ново-Ивановской и Плосской. Это был своеобразный сапизолятор. На этих лошадях можно было работать, однако категорически запрещалось выезжать на них за пределы этих станиц. Уход за этими лошадьми был плохой, - люди боялись даже близко соприкасаться с ними, чтобы не заразиться. Большинство животных было истощено, происходил огромный падёж. При создании сапного изолятора здоровых лошадей, имевшихся в Ново-Ивановской и Плосской, забрали и передали в другие колхозы.
Посевные площади в колхозах год от года сокращались, и многие поля были заброшены, заросли сорняками. Качество полевых работ всё больше и больше снижалось и, естественно, урожаи были крайне низкие. Но и тот урожай, который вырастал, своевременно не убирался. К моему приезду в МТС были поля, на которых стояли копны ещё не обмолоченной пшеницы и даже не срубленный подсолнечник. В то же время, некоторые колхозники голодовали, колхозы получали от государства продовольственную помощь и семенную ссуду. Надо было немедленно организовать уборку оставшегося ещё от прошлого года урожая и одновременно развернуть предпосевные и посевные работы.

Для успешного осуществления предстоящих задач прежде всего нужно было иметь надежные руководящие кадры в колхозах. Я попросил директора МТС дать характеристику каждого председателя колхоза, его заместителя (полевода), секретарей партячеек, бригадиров. Он сообщил мне некоторые данные. Однако директор МТС сам работал в станице всего два месяца, и, естественно, как следует не знал этих людей. Поэтому я решил побеседовать с председателем сельсовета Стрельцовым. Он был коммунистом, местным станичником, знал подноготную всех местных работников, а также и присланных в колхозы из города по мобилизации.
Одновременно решил сам лично поближе познакомиться с руководящими работниками обоих колхозов станицы Ново-Ивановской. По одиночке приглашал их к себе на беседу - директор МТС на время уступил мне свой кабинет. Беседы проходили, что называется с глазу на глаз, без свидетелей, мне хотелось, чтобы мои собеседники были предельно откровенны.

Первым пригласил председателя колхоза "Путь к социализму" Тимошенко (его имени и отчества память не сохранила). Я уже знал, что он коммунист, сын красного партизана. Сам два года назад вернулся из Красной Армии. В общем, о нем положительно отзывались директор МТС и председатель сельсовета.
Однако несколько дней назад судили, и народный суд приговорил его к 4-м годам заключения. Пока краевой суд не утвердил приговора, Тимошенко не был отстранен от обязанностей предколхоза. В приговоре, с которым меня ознакомил предсельсовета, было сказано, что по его вине часть урожая 1933 г. осталась неубранной, допущен большой падёж скота, не выполнен план хлебозаготовок и ряд других обвинений.
- Такое же положение и в других колхозах. Почему же судили только Тимошенко? - спросил я предсельсовета.
- Дело не в этом, начальник, - робко ответил он. - Детскими яслями колхоза заведовала женщина, которая спуталась с председателем райКК-РКИ (и назвал фамилию). Он часто приезжал в станицу и прямо в детяслях ночевал с ней. В станице все об этом знали. Ну, Тимошенко, как председатель колхоза, на правлении поставил вопрос о снятии её с работы. Она нажаловалась на него. Приехал тот же предрайКК-РКИ, "обследовал колхоз" и составил акт. Вот на основании этого акта и осудили Тимошенко.
Когда Тимошенко зашёл в кабинет, я протянул ему руку и пригласил присаживаться. Оглянувшись вокруг, он сел. Сначала я справился о его здоровье. Затем пошла речь о делах в колхозе, которые мне были уже немного известны. Он довольно-таки толково отвечал на мои вопросы. Так прошло, наверное, с полчаса. Потом, прямо в упор глядя в его глаза, я решительно спросил: "Скажите, Тимошенко, только честно, за что Вас недавно осудили?" Он вздрогнул, сразу побледнел и, несколько заикаясь от волнения, рассказал примерно то же, что мне говорил предсельсовета. Внимательно выслушав его, я поверил ему и сказал:
- Вот что, Николай Петрович (будем условно так его называть), не волнуйтесь. Постараемся, чтобы приговор суда был отменен. А пока идите и спокойно работайте. Никто Вас не тронет. Поэнергичней беритесь за дело, чтобы побыстрей исправить положение в колхозе.
У Тимошенко на глазах появились слезы.
- Постараюсь, товарищ начальник! - встав со стула, по-военному ответил он и с радостной улыбкой вышел из кабинета.
В тот же вечер я написал подробное письмо в Крайком партии и просил, чтобы краевой суд пересмотрел дело Тимошенко. Дней через десять было получено сообщение, что приговор нарсуда отменён и дело прекращено.

Вторым зашёл ко мне парторг (секретарь партячейки) этого колхоза Зарубин. Лет 45-ти. Высокий, несколько сгорбившийся, неповоротливый, в кожаной куртке. Рабочий из Ростова. С год назад направленный сюда по мобилизации. Он считал себя временным человеком в колхозе, семья его по-прежнему жила в Ростове. Он сразу же заявил мне:
- Я не разбираюсь в сельском хозяйстве. Колхозники мало считаются со мной. Прошу Вас, товарищ начальник, освободите меня от этой работы и разрешите вернуться на завод.
Выслушав Зарубина, я подумал, что толку от него всё равно не будет, и пообещал после посевной освободить; и он тоже с улыбкой вышел из кабинета.
Зашёл зам.предколхоза (полевод), Лука Дорофеевич Верзилин. Ему было под 50. Красный партизан. Беспартийный. Один из организаторов колхоза. В нём я сразу узнал всадника, который встретился мне, когда я подъезжал к станице. Лука Дорофеевич произвёл на меня самое приятное впечатление, и оно оказалось правильным.

Намного позже, <в октябре 1935 г.> когда Лука Дорофеевич был уже председателем колхоза им.XVII партсъезда, он мне рассказал следующее:
- Помните, товарищ начальник, когда мы первый раз встретились с Вами? Вы на тачанке подъезжали к станице, а я верхом ехал Вам навстречу - направился было осмотреть поля первой бригады. Я сразу же узнал конюха, лошадей и тачанку председателя РИКа. А в тачанке сидел незнакомый для меня человек. Я подумал: "Это кто-то из больших начальников. Иначе предрика не дал бы своих лошадей и тачанки". И я не поехал в поле, а завернул коня и последовал за вами. Когда Вы уже вышли из тачанки и пошли в МТС, я завернул во двор сельсовета и спросил РИКовского конюха:
- Кого это ты к нам привез?
- Политотдела! - ответил он.
Ну, я сразу с этой новостью к председателю Тимошенко и парторгу Зарубину. Взяли литр водки, и пошли к председателю на квартиру. Выпили и стали обсуждать:
- Что ж теперь будем делать? Политотдел пересажает нас всех. В Калниболотке так же было. (Калниболотская - соседняя станица. Начальник политотдела этой МТС, бывший военный, Дашунин начал в 1933 г. свою деятельность с массовых репрессий.)
Надо бежать - было единодушное мнение. А куда бежать?
- На Мугань! - предложил Тимошенко.
- Там тоже нас могут найти. Давайте подождём до вечера, - предложил я. - Сегодня ж вечером в МТС будет совещание. Там, наверное, будет выступать этот политотдел. Послушаем, что он скажет.
Возвращались с совещания в недоумении:
- Ничего не сказал, что он будет делать. Будет сажать или нет?
Порешили ещё подождать. А когда на следующий день Вы пригласили к себе Тимошенко, он перепугался. Мы тоже насторожились. Решили, что Вы его посадите. Но деваться ему уже было некуда - нужно было идти к Вам. Потом рассказывал, как он от страха чуть не потерял дар речи, когда Вы его спросили про суд. "Вот, оказывается, зачем он вызвал меня, - подумал Тимошенко. - Сейчас, наверное, отправит в тюрьму."
Тимошенко радостный вернулся от Вас. Я, Зарубин и бухгалтер зашли к нему в кабинет. Смеясь, со слезами радости, он рассказал нам, как Вы его приняли.
- Нет, никуда не побежим! - окончательно решили мы.
У всех было приподнятое настроение и желание работать изо всех сил.
- Мы часто вспоминаем, как собирались бежать от Вас, от политотдела, - смеясь, заключил Лука Дорофеевич.

 

Колхоз "Сельмаш": всё недружно

На 12 марта, третий день моего пребывания в Ново-Ивановской, был назначен выезд в поле всех бригад в полном составе: надо было завершать обмолот оставшейся с осени в копнах пшеницы, убрать подсолнечник, готовить землю - очищать от сорняков - для пахоты и посева яровых.

Самым отстающим в МТС колхозом считался "Сельмаш", и я решил в этот день побывать в его бригадах. Часов в 6-7 утра пошёл на бригадный двор первой бригады. Бригадир был уже на месте. Звали его Велигура Сергей. Казак. Средних лет. Рослый. Лицо волевое, строгое. Принял он меня крайне холодно, даже неприязненно. Колхозников на бригадном дворе оказалось всего несколько человек. Подходили недружно, медленно.
- Почему так медленно собираются люди? По-хорошему ведь уже следовало выезжать в поле.
- А это Вы спросите у них, - повернувшись ко мне боком, ответил Велигура.
- У кого - "них"?
- У колхозников. У кого же больше? - сказал бригадир и вышел из нарядной во двор, дав этим понять, что у него нет желания отвечать на мои вопросы.
Я не стал задерживать его, и решил наблюдать, что будет дальше. Войдя во двор, Велигура направился в конюшню. Там о чём-то говорил с конюхами. Тем временем собралось человек 20; бригадир дал команду выводить и запрягать лошадей. Началась суета. Бригадира окружили колхозники: каждый спрашивал, каких и во что запрягать, где брать хомуты и сбрую. Один брал лошадь, другой старался отобрать её; то же получалось и с хомутами. Споры. Ругань. Короче, полная обезличка и неразбериха.
Я подошёл к Велигуре, опять заговорил с ним:
- Почему у Вас лошадей не закрепили за колхозниками? Почему хомуты не подобраны и не подогнаны? Ведь так же можно лошадей покалечить!
Велигура ничего не ответил, резко повернулся и, направляясь к спорившим колхозникам, выругался про себя, но, очевидно, нарочно так, чтобы я услышал: "Вас много сюда приезжает командовать и учить. Попробовали бы сами поработать." Я сделал вид, что ничего не слышу, а про себя подумал: "Наверное, он кое в чём и прав. Поживём - увидим".
Уже после восьми на бригадном дворе появился председатель колхоза. Лет тридцати. Выше среднего роста. Стройный. В военной одежде. Не так давно демобилизованный из армии, служил командиром взвода. Направленный сюда на укрепление колхоза. Раньше никогда в сельском хозяйстве не работал. Он показался мне каким-то мрачным, нелюдимым. Подойдя ко мне, отрекомендовался и умолк. Мы стояли с ним несколько минут, и к нему не обратился ни один колхозник. Сам председатель тоже никому ни слова не сказал. Вел себя как сторонний наблюдатель. Я спросил: "Почему в бригаде нет порядка?" Предколхоза только пожал плечами.
Лишь около десяти часов бригада выехала в поле, и далеко не в полном составе; и она считалась лучшей в колхозе!
После завтрака, часов в 10, поехал прямо на поле второй бригады, которое находилось в другой стороне, к северу от станицы.

В те времена на Кубани все земли колхозов были разбиты на стогектарные клетки (1 км х 1 км). Между клетками проходили дороги. Вот на такой внутриклеточной дороге, вправо от неё, примерно, в полутора километрах от станицы, располагался полевой стан второй бригады. Там я застал такую картину: недалеко от сарая, полевой конюшни, лежала павшая лошадь, а чуть в стороне стояла группа колхозников и спорила с бригадиром. Пала лошадь ночью. Её вытащили из сарая. Теперь бригадир посылал колхозников выкопать яму, чтобы зарыть труп. Колхозники отказывались выполнять распоряжение бригадира, кое-кто даже подсмеивался над ним.
Я подошёл, поздоровался. Колхозники не обратили на меня внимания. Бригадир же узнал - видел меня на совещании при МТС - и сразу же обратился с жалобой:
- Товарищ начальник политотдела! Вот, что делать: подохла лошадь, её надо закопать, а никто не хочет рыть яму.
Как только бригадир назвал меня начальником, все пристально посмотрели на меня.
- Раньше, - сказал я, обращаясь к ним, - когда жили единолично, если пала лошадь - это было большое горе для мужика. Вся семья плакала. И соседи сочувствовали. А теперь, я вижу, некоторым из вас даже весело, смешно.
- Так то ж була своя лошадь! - перебила меня одна из колхозниц. - А цэ ны наша.
- А чья же? - спрашиваю.
- Чья? Колхозна! - выпалила она.
Со всех сторон подходили люди. Мне пришлось объяснять им ту простую истину, что от положения в колхозе зависит и благополучие каждого колхозника.
- Будет колхоз богатым, и колхозники будут хорошо жить. Будет в колхозе хлеб, будет он и у вас. Пала в колхозе лошадь - это пала ваша общая лошадь.
Мне никто не возражал, но по ухмылке некоторых можно было понять: "Слышали мы это!" однако, несколько мужчин пошли зарывать труп.

По левую сторону от дороги, напротив полевого стана, находилось заброшенное поле, полторы клетки, 150 га. На нём стеной стоял густой, выше человеческого роста, засохший прошлогодний бурьян - донник, или как его здесь называют, буркун. Эту площадь надо было вспахать и засеять. А прежде чем пахать, надо было удалить бурьян. Как? Пробовали прикатывать, а затем выволакивать боронами. Не получалось. Решили пустить "красного петуха". Бригадир послал несколько человек поджечь бурьян в нескольких местах с наветренной стороны. И пока длилась моя беседа на полевом стане, бушующее пламя, подгоняемое ветром, охватило всю наветренную часть поля. Огонь быстро приближался к дороге. Десятки зайцев и зайчат, целые стада, выскакивали на дорогу. Здесь их криками встречали колхозники. Ошалевшие зайцы во всю мочь мчались по открытому полю; другие же, обезумев, снова кидались в бурьян, пытались проскочить сквозь огонь, и гибли там. Чёрный дым, клубившийся над пожарищем, разносил запахи горящей шерсти и жареного мяса. Никогда раньше я не видел столько зайцев!
Рассчитывали, что огонь не сможет перескочить через дорогу. Однако от искр, летевших через неё, загорелась высохшая уже пшеничная стерня. Огонь стал подходить к необмолоченным копнам пшеницы, приближался к стоявшей там молотилке. Надо было немедленно спасать копны и молотилку. Я сказал бригадиру, чтобы он дал команду. Никто не спешил. Видя такое положение, я снял свой брезентовый плащ, бросил его в линейку, и вместе с бригадиром побежал к молотилке. Схватил попавшуюся под руки метлу и стал тушить огонь, отгребать его, чтобы не допустить к молотилке. За мной и бригадиром последовали почти все находившиеся поблизости колхозники: кто с лопатой, кто с пустым мешком... Путь огню преградили - спасли и молотилку и копны.
Подошла обеденная пора. Во время обеда мне опять пришлось говорить о "своём" и "колхозном"; коротко рассказать о роли и задачах политотдела.

Со второй бригады поехал в третью. Она находилась по той же межклеточной дороге в двух или трех километрах от второй. Здесь я тоже попал на обед. Застал парторга колхоза Ерёменко. Завязалась беседа с колхозниками. Рассказал им и о том, что видел и слышал во второй бригаде, о "своём" и "колхозном". Слушали внимательно. Пригласили отобедать вместе с ними. Я согласился. Но стряпуха извинилась:
- Только обед Вам не понравится. Постные галушки.
Я знал, что накануне колхоз забил свинью для общественного питания колхозников в поле. И тут же обратился к парторгу: "Почему на обед бригаде не дали мяса?" Люди насторожились. Парторг стушевался, как-то невнятно сказал, что ничего не знает. Я проголодался и с удовольствием ел постные галушки, но колхозникам пообещал, что разберусь.

Возвращаясь с поля в станицу, я заехал прямо в управление колхоза. Спросил бухгалтера:
- Почему сегодня бригадам на обед не выписали мяса?
- Не знаю. Мне никто указаний не давал.
Вызвал кладовщика. Как он вынужден был признаться, мясо разошлось по рукам начальства, в том числе предколхоза и парторг взяли по 15 кг.
Вечером я пригласил к себе в кабинет предколхоза и парторга. О председателе (фамилии его в памяти не осталось) я уже сказал. Теперь о парторге Ерёменко. Ранее он работал закройщиком на швейной фабрике в городе Шахты (позже, лет через 10 там я с ним вновь встречался). Направлен сюда, в колхоз, по мобилизации. Сельского хозяйства не знал и не имел никакого желания здесь работать. Я долго беседовал с ними, в конце беседы предложил не позднее завтрашнего утра вернуть часть взятого мяса в кладовую, и чтобы завтра обед у колхозников в поле был с мясом. Про себя я решил: пользы от них все равно не будет, и после посевной надо их обоих отпустить с миром.

Первый выезд в поле в колхозе "Сельмаш" прошёл неудачно. В каждой бригаде не явилось на работу по 20-30 человек. На следующий день я решил побывать у прогульщиков на дому. Сопровождал меня бригадир второй бригады, демобилизованный красноармеец Родин.
Заходим в один дом. Хозяйка на ручной мельнице мелет кукурузу. Бригадир спрашивает:
- Почему не на работе?
- Не видите, чем я занимаюсь? Муж работает в поле, сын - тракторист. Меньшой в школе. Я же должна их накормить! А чем? Кукурузу в колхозе дали, а мельницу закрыли. Вот и приходится каждый день крутить.
Проверка показала, что действительно, колхозы станицы выдали колхозникам из продовольственной помощи государства кукурузу, и в то же время была закрыта на ремонт мельница. И многие женщины вынуждены были не идти на работу, а оставаться дома, чтобы вручную намолоть муки. В тот же день я дал телеграмму в Ростов, где находилось Мельуправление, буквально на вторые сутки было получено распоряжение пустить мельницу, а её ремонт перенести на послепосевной период.
В другом дворе встретились с молодой женщиной, которая выносила из сарая навоз на огород.
- Не пошла, и не пойду к вам на работу. Мне надо огород копать. Вы меня кормить не будете. - Решительно заявила она.
- А почему надо копать огород? - говорю я ей. - Ведь колхоз может дать лошадей и плуг, чтобы вспахать.
- Вы всего можете наобещать!
- Вот отсеемся, и огороды начнем пахать, - сказал бригадир.
- Жди, когда вы отсеетесь. Тогда уже и огород незачем пахать, - с недоверием ответила колхозница.
В самом деле. В предыдущие годы колхозники получали на трудодень по 100-200 граммов хлеба, а то и того меньше! И оставались в долгу по денежным расчётам. Без своего огорода и своей коровы прожить было невозможно. Для подавляющего большинства огород и собственный скот были главным источником существования. Было такое указание сверху: огороды колхозникам пахать только после завершения сева. А сев затягивался до июня. И, естественно, колхозники не шли на колхозную работу, занимались своими огородами.

Перед тем, как зайти в стоявший на самой окраине станицы дом с запущенным двором, бригадир предупредил меня:
- Здесь живет такая-то (назвал фамилию). Одинокая. Муж умер, детей нет. Совсем не ходит на работу. Поэтому её и продовольственной помощи (кукурузы) лишили.
- А чем же она живет? - спросил я.
Бригадир не ответил.
Открыли дверь, и какой-то мертвечиной шибануло в нос. В сравнительно просторной комнате было совершенно пусто. Возле холодной печи на деревянной кровати, завернувшись в лохмотья, судя по распущенным и давно нечёсаным волосам, сидела женщина с распухшим лицом. По ней ползали крупные насекомые. Она даже не пошевельнулась, когда приблизились к ней. Потухшими неподвижными глазами смотрела куда-то мимо нас и не отвечала на вопросы. Оказалось, что не только лицо, но и руки и ноги у нее распухли от голода, и она уже не могла двигаться. Какая-то старушка иногда заходила сюда и ставила на лежанку кувшин с водой для питья.
Выяснилось, что родители её были раскулачены и высланы. Она и раньше, будучи колхозницей, плохо относилась к колхозу; а после смерти мужа совсем перестала ходить на работу, бывать на людях, не занималась даже огородом, и вот, в конце концов, дошла до того, что находилась накануне голодной смерти. Никто из руководителей колхоза и сельсовета не интересовался её судьбой. Знали только, что она по спискам числится колхозницей и не выходит на работу.
Я был потрясен этой картиной. Пришлось потребовать от бригадира, правления колхоза немедленно доставить топливо и протопить печь; выделить продукты питания; пригласить фельдшера (врача в станице не было), чтобы он определил нормы и сроки питания для неё, пока она не придёт в нормальное состояние; прикрепить на время людей для специального ухода за ней - нашлись женщины, которые сами изъявили согласие на это. С трудом удалось отходить эту женщину, и впоследствии она неплохо работала в колхозе.

Не помню, с чем конкретно мне пришлось ещё столкнуться при посещении домов тех, кто не выходил на колхозную работу, но среди них были и такие, которые разуверились в колхозе, не были материально заинтересованы в колхозном труде, и они под всякими предлогами уклонялись от него. Предлоги были нужны для того, чтобы не подвергнуться наказаниям.


Вскоре при политотделе состоялось совещание руководителей колхозов, на нём я подробно рассказал о своем посещении квартир прогульщиков. Рекомендовал, вопреки указаниям свыше - по линии районных организаций, сейчас же, не дожидаясь завершения посевной, в каждой бригаде выделить по два конных плуга (малиинчатых лошадей было достаточно) для вспашки индивидуальных огородов колхозников, которые добросовестно относятся к колхозному труду. Забегая вперед, надо сказать, что это сыграло большую роль в повышении трудовой дисциплины, в укреплении доверия колхозников к политике партии, к политотделу. Особо остановился на случае с колхозницей, находившейся накануне смерти от голода. Говорил о чуткости, внимании и заботе о каждом живом человеке. Даже о тех, которые по тем или иным причинам сегодня неприязненно относятся к колхозу, к нам. Предложил председателям колхозов и парторгам лично обойти дома всех, кто не выходит на работу. Поговорить с ними, выяснить причины невыходов, быть более внимательными к людям, и, в то же время, более требовательными к ним.

 

Карта местности

 

Весенний сев под рогожным знаменем

С каждым днем, даже часом, весна вступала в свои права, приближалось время весеннего сева, а тракторов всё ещё не было, и это вызывало беспокойство среди работников МТС и руководителей колхозов; тревожило и меня. Пришлось посылать телеграммы в политсектор Крайземуправления, в Крайком. Наконец, было получено извещение, что на станцию Ново-Покровская прибыло 20 новых колесных тракторов СТЗ. Надо было срочно направляться за ними на станцию и своим ходом пригнать их в МТС. Директор быстро собрал трактористов.
- Надо сегодня же в ночь направиться на станцию. Колхозы дают по одной воловьей подводе. Это для продуктов, которые следует захватить с собой, и для вашей одежды. На этих же подводах надо отсюда, из МТС, завезти бензин для тракторов. А вам самим, товарищи, придётся идти пешком.
А это 45 километров. Кто-то с места крикнул:
- Не пойдём пешком!
Его чуть ли не хором поддержали другие.
Директор пытался объяснить, что подвод больше негде взять: всем известно, что лошади в колхозах малиинчатые, и на них запрещено выезжать из зоны МТС; а волов в колхозах очень мало. Но увещевания директора не помогали.
- Не пойдём! - был один ответ.
Директор пригласил меня. Я тоже, обращаясь ко всем, начал было уговаривать, убеждать, но даже слушать не хотели. Особую активность проявлял молодой парень интеллигентного вида, как мне подсказал директор, тракторист Денисенко и его напарник. Что делать? Я решил перейти к конкретному разговору с каждым в отдельности.
- Давайте, товарищи, кончать собрание и переходить к деловому разговору, - заявил я.
Взял у директора список трактористов и стал вызывать по фамилиям:
- Петровский здесь?
- Здесь! - последовал ответ из зала.
- Подойдите, пожалуйста, сюда, поближе к столу.
Петровский подошёл. Остальные насторожились.
- Ваш отец, кажется, был красным партизаном?
- Да.
- Вы просили директора, чтобы Вас взяли на работу трактористом?
- Просил.
- Вы хотите работать на тракторе?
- Хочу.
- А почему отказываетесь пригнать его в колхоз?
- Я не отказываюсь. Я как все.
- А причём здесь все? Предположим, вот все бы трактористы решили объявить борьбу против Советской власти. Вы бы тоже с ними пошли?
- То другое дело.
- Почему же "другое"? На что подбивают Вас некоторые из сидящих здесь? На забастовку. Против кого? Ваш отец наверняка за это Вас бы не погладил.
Петровский, опустив голову, молчал. В зале было необыкновенно тихо. Все с напряжением ждали: что же будет дальше? Выждав примерно с полминуты, дав Петровскому подумать, я снова обратился к нему:
- Так как же, товарищ Петровский, Вы пойдете получать трактор, или отказываетесь от него? Мы ждём Ваш окончательный ответ.
- Я не отказываюсь.
- Значит, пойдёте за трактором?
В зале началось какое-то движение. Кто-то потихоньку подсказывал: "Не соглашайся!", но Петровский ответил:
- Пойду.
Среди трактористов поднялся шум; особенно шумели все тот же Денисенко и окружавшие его, называя Петровского чуть ли не предателем.
Следующим я вызвал напарника Петровского.
- Раз Петровский пойдет, то и я с ним, - заявил он.
Дальше я попросил директора МТС продолжить индивидуальный опрос трактористов. И уже без особых увещеваний никто не отказывался идти пешком за тракторами. Я посоветовал не вызывать Денисенко и его напарника. Видя, что они остались одни, и директор их не приглашает, Денисенко и его напарник сами подошли к нему:
- Мы тоже пойдём.
- Нет, вы не пойдёте! - вмешался я. - МТС как-нибудь обойдётся и без вас.
Только после посевной я дал согласие директору, чтобы допустить Денисенко на трактор.
В ночь трактористы во главе с главным механиком МТС Бойко (?) вышли из станицы и к концу третьего дня тракторы были уже в колхозах.

Вслед за тракторами были получены две грузовые полуторки, полулегковая почтовая автомашина "Пикап" для директора и легковая машина для политотдела.
В эти же дни на место назначения прибыли зам.начальника политотдела по ОГПУ Лысенко, молодой выпускник училища ОГПУ, и помощник по комсомолу - рабочий паренёк Федя Филькин. Я почувствовал себя уверенней. Я мог теперь почти каждый день бывать в колхозах, чуть ли не во всех бригадах, у меня были теперь помощники.

До начала сева я смог более или менее подробно ознакомиться с положением в станице Плосской. Обстановка здесь выглядела немного лучше, чем в Ново-Ивановской. Экономически колхозы были сильнее. Оба колхоза имели крупные по тому времени овцеводческие фермы. А это: овечье молоко, брынза, которую готовили на месте, мясо и дополнительные денежные доходы.
Хорошее впечатление произвели на меня руководители. Колхозом "Коминтерн" руководил коммунист Николай Калинин. Присланный. Более грамотный. Серьёзный. Сдержанный. Колхоз им. Димитрова возглавлял Игнат Деревянко. Коммунист. Местный казак. Бывший середняк. Солидного уже возраста, больше 50 лет. Рачительный хозяин, пользующийся доверием казаков-колхозников. Парторгом был присланный райкомом некто Бабич (на один глаз косой). Из рабочих. Неглубокий и легковесный, но живой, энергичный. Председатель и парторг, видимо, понимали и дополняли друг друга, и в труднейших условиях могли управлять хозяйством.
В это же время познакомился и с председателем хуторского колхоза им.XVII партсъезда, своим однофамильцем Бондаренко. Молодой. Не так давно демобилизованный из армии. Направлен в колхоз райкомом. Не собирался здесь долго жить. По рассказам колхозников, часто куда-то уезжал и по несколько дней не бывал в колхозе. Пришлось с ним поговорить. Предупредил об ответственности, а про себя решил: надо подбирать другого.


Перед самым началом посевных работ, где-то числа 20 марта, Крайком партии и политсектор Крайземуправления в городе Сальске созвали зональное совещание начальников политотделов МТС Северо-восточных районов Кубани. Речь шла о проведении весеннего сева. Выступавшие "старые" начальники, работавшие уже второй год, делились опытом; критиковали районные и краевые организации и ведомства; вносили свои предложения. Я был новичком, и выступать не стал. Однако и мне был задан вопрос:
- Когда собираетесь закончить сев?
Я был подготовлен к ответу. Вместе с директором, главным агрономом МТС и председателями колхозов всё подсчитали и у нас получилось, что для выполнения посевных заданий потребуется 22 рабочих дня. Я так и сказал.
- Что Вы сказали? Двадцать два дня? - удивились в президиуме. - Вы же слышали заявления выступавших здесь товарищей. Никто из них не запросил даже 20 дней! А у вас новая МТС и вы собираетесь сеять 22 дня! Берите пример со своего соседа - Кавалерской МТС, которая вызывает вас на соревнование. Раньше они рассчитывали провести сев за 18 дней, а сегодня заявили, что сократят этот срок до 14 дней. Нам никто не позволит затягивать сев!
- Я не могу давать обещание, которое не может быть выполнено. Большевики слов на ветер не бросают. Что же касается нашего соседа, Кавалерской МТС, то мы её вызов принимаем и посмотрим, кто будет впереди.
В президиуме явно остались недовольны моим ответом.


Наша МТС начала сев 23 марта и точно в 22 дня завершила его, выйдя на второе место в крае, а Кавалерская МТС продолжала сев и в мае.
Что же позволило так рано отсеяться? Первостепенное значение имело то, что тракторный парк МТС был хоть и небольшой, но новый, и он работал хорошо. Выход тракторов впервые на поля ново-ивановских и плосских колхозов сам по себе поднимал дух колхозников, создавал уверенность в успешном проведении сева. Особое значение имело получение продовольственной помощи от государства, что позволило избежать новой голодовки и, естественно, повышало моральное настроение людей. Однако не последнюю роль сыграла и организационная деятельность МТС и политотдела. Опорой в нашей работе были, конечно, коммунисты и комсомольцы. Но они были крайне малочисленны и маловлиятельны. Среди части коммунистов наблюдалась растерянность, потеря перспективы и пассивность; надо было поднимать боевитость и авторитет партийных и комсомольских организаций. Вместе с тем, надо было находить поддержку среди беспартийных, выявлять и сплачивать беспартийный актив, по опыту я знал, что без этого неминуем провал. Надо было дойти до каждого колхозника, сблизиться с массой, советоваться с ней, завоевать её доверие. Поэтому любое намеченное политотделом мероприятие я стремился проводить так, чтобы оно шло не от имени политотдела, а от самих колхозников, от колхозного актива; и этот подход вполне оправдал себя.

Для меня было ясно, что весенний сев будет не лёгким, даже при наличии тракторов и относительно достаточного количества живого тягла (малиинчатых лошадей). Узким местом были сеялки. Сеялок в колхозах не хватало, что могло привести к затяжке сева, а это невозместимая потеря урожая. "А что, если применить ручной сев?" - подумал я, припомнив народную поговорку "Посеешь овёс в грязь, будешь князь!" В каждом колхозе имелось по несколько десятков гектаров зяби. А что, если по этой зяби, до вызревания почвы, действительно, прямо в грязь, посеять овёс вручную? Главный агроном МТС одобрил эту мысль, но я не хотел проводить это в порядке директивы. Мне хотелось осуществить это как бы в порядке поддержки инициативы самих колхозников.
На вечер я пригласил в политотдел председателей колхозов, инспекторов по качеству, и вообще наиболее авторитетных стариков станицы Ново-Ивановской, чтобы посоветоваться с ними по вопросам сроков и качества сева. Я высказал свою идею крайне осторожно, как бы невзначай, - ведь она противоречила агроправилам! К моему удовлетворению, она была живо воспринята и единодушно поддержана. Сами участники беседы, старики, высказали желание завтра же выйти в поле. На зяблевые участки вышло свыше 20 стариков-сеяльщиков, они засеяли руками овсом гектаров 40. Осень показала, что колхозы на этом не прогадали.
Сорок гектаров - это, конечно, капля в море, они не могли оказать какого-либо влияния на сроки весеннего сева. Но организация ручного сева позволила мне, как начальнику политотдела, найти контакт, найти общий язык по конкретному вопросу с наиболее авторитетными и влиятельными в станице людьми, сблизиться с ними, заинтересовать их в колхозных делах.

Я стремился применить опыт политотдела Дундуковской МТС по организации действенного социалистического соревнования между бригадами и колхозами. Без бумажных договоров и бумажных "повышенных обязательств". Речь шла просто о том, кто раньше и лучше посеет; кто раньше и лучше проведет прополку; у какой бригады меньше будет лодырей, прогульщиков и бракоделов и т.п. А какой кто получит урожай - сколько центнеров с гектара - об этом не говорили, ибо каждый крестьянин хорошо знает, что урожай зависит не только от людей. Чтобы вовлечь в это соревнование всех колхозников, придать ему подлинно массовый характер, часто устраивались взаимные проверки работы бригад с участием широкого круга колхозников. Главное внимание во время этих взаимных проверок обращалось на выявление, вскрытие недостатков.Часто эти взаимопроверки превращались в горячие споры, острую взаимную критику и способствовали устранению имеющихся недостатков, повышению трудовой активности.
Применялись и моральные стимулы в соревновании. Передовым бригадам вручались красные флаги, трактористам прикреплялись красные флажки на тракторе. В то же время отстающим вручалось рогожное знамя, обычная рогожа или старая мешковина, которое вывешивалось на полевом стане. Оно тоже было переходящим. Переносили его, по решению правления колхоза, сами колхозники - добившиеся ликвидации отставания относили и вручали тем, которые "заслужили" его. Перенесение и вручение рогожного знамени - событие, которое имело важное значение в жизни колхоза. Иметь это знамя считалось большим позором, от которого любая бригада старалась поскорее избавиться. На тракторы недобросовестных трактористов также вешались рогожные флажки. В нынешние времена "рогожное" знамя недопустимо, а тогда оно служило средством острой критики недостатков и общественного воздействия на тех, кто недобросовестно относился к колхозному труду и к колхозной собственности.
При политотделе регулярно проводились совещания руководящего состава и актива колхозов, на которых широко обсуждались очередные практические задачи, внимательно выслушивались мнения и предложения, но никогда не писались протоколы и не принимались письменные решения. Просто договаривались, что и как надо делать - конечно, слово начальника политотдела, если возникали разногласия, было решающим. И работники политотдела тут же, по горячим следам, выезжали на места, чтобы контролировать и организовывать выполнение коллективно принятых решений.

Особый контроль политотдел установил за качеством пахоты и сева, а в последующем, и других полевых работ. Этот контроль осуществлялся и днём и ночью. В период напряжённых полевых работ мы, политотдельцы, каждую ночь объезжали все тракторные бригады, проверяли работу каждого. Первое время некоторые трактористы пытались "хитрить". Пахота производилась четырёх- и трёхкорпусными плугами. Глубину вспашки проверяющие обычно замеряли по глубине борозды, оставшейся после прохода трактора, т.е. последнего корпуса. Поэтому "хитрецы" заглубляли последний корпус плуга на 20-22 см, а передние корпуса поднимали вверх, и они иногда шли даже на огрех (плуг становился на перекос), т.е. только сверху царапали землю. Отсюда нагрузка на мотор уменьшалась, трактор шёл легче и быстрее; выработка повышалась, и экономилось горючее. Пахота получалась неровная, бугристая, недоброкачественная. Не стоило большого труда раскрыть эту уловку, но стоило больших трудов покончить с ней.
Однажды в колхозе "Коминтерн" пришлось обнаружить, что ночью один тракторист с прицепщиком всковыряли таким образом 2,5 гектара. Я вызвал главного агронома МТС. Составили акт на бракоделов и заставили всё перепахать за счёт тракториста, прицепщика и бригадира тракторной бригады, который считал, что его обязанность - следить за исправностью трактора, а за качеством работ пусть, дескать, следит колхоз. Этот случай широко обсуждался во всех тракторных бригадах и в колхозах.
Плохого качества, брака в работе я, как начальник политотдела, не прощал никому. В том же колхозе "Коминтерн", тракториста и прицепщика, допустивших несколько небольших огрехов на пахоте, я заставил вскопать эти огрехи ручными лопатами. Так же, вручную, обязывал заделывать огрехи, допущенные на севе - просевы, видные после появления всходов. Приходилось заставлять переделывать брак в обработке пропашных культур и других работах. Такая строгость и "придирчивость" политотдела в отношении качества работ, понятно, не нравились бракоделам, но находила одобрение всех честных колхозников.

Строго спрашивая за брак, за недобросовестное отношение к труду и колхозной собственности, воздействуя на них, прежде всего, путём создания против них общественного мнения, я был противником административных репрессий: за время работы в политотделе Ново-Ивановской МТС я дал санкцию на предание суду только одного человека - бригадира четвёртой бригады колхоза "Путь к социализму" (фамилия его чуть ли не Кандыба?), которого милиция разоблачила как спекулянта и расхитителя колхозной собственности, в частности - семян.

Рапорт МТС о завершении весеннего сева и моё фото, как начальника политотдела, были опубликованы в "Молоте"; за успешное проведение посевной политсектор Крайземуправления премировал меня, директора и главного механика МТС охотничьими ружьями - двуствольными тулками.

 

Праздник для стариков

Я не помню точно, когда и каким образом всей семьёй мы перебрались из Дундуковской в Ново-Ивановскую. Помню только следующее: сразу же после окончания сева на автомашине я выехал в Ростов-на-Дону. Там в больнице, в отдельной маленькой комнатке, находилась Нина Павловна с Наташей. Наташа, когда ей исполнился годик, заболела дизентерией. Врачи категорически запретили кормить её чем бы то ни было, кроме материнского молока. С каждым днем она слабела и таяла. Остались только кожа да кости. Да глазёнки ещё светились. Состояние её было крайне опасным. Пользуясь положением начальника политотдела - "начальник политотдела" тогда звучало гордо... - я пригласил к Наташе известного в Ростове педиатра профессора Сергиевского. Он осмотрел её и спрашивает: "А есть она просит?" Нина Павловна ответила: "Очень просит. Трясётся, когда увидит какую-нибудь пищу. Но врачи запрещают." Как раз в этот момент в палату принесли больничный борщ для Нины Павловны. Наташа со слезами потянулась к нему, мать хотела её отстранить. "Дайте ей. Пусть ест! Не бойтесь! Кормите всем, что она просит!" - заявил профессор. Мать взяла ложку и тут же начала кормить Наташу, которая с жадностью глотала борщ. Сергиевский был убеждён: "Организм сам знает, что ему надо. Того, что для него вредно, он не примет". Советы профессора оказались правильными, Наташа быстро пошла на поправку.

В Ново-Ивановке нам под квартиру отвели бывший дом попа. Большой, просторный, но старый, с прогнившими кое-где полами. Летом в нём было прохладно, вольготно. Но подошла зима, и пришлось бежать из него от холода; переселились в небольшой домик, который занимал мой заместитель по ГПУ Лысенко, и вместе с ним жили. Из Дундуковской привезли с собой домработницу Дашу.


Вслед за посевной наступил более напряженный период сельскохозяйственных работ - уход за посевами. Колхозы, кроме колосовых (пшеница, ячмень, овёс), сеяли также пропашные культуры: подсолнечник, клещевину, кукурузу. Для них нужна была не только неоднократная культивация, но и ручная обработка в междурядьях тяпками. Засорённость полей требовала и ручной прополки колосовых, что при культурной обработке полей обычно не нужно.
На уход за посевами надо было поднять всё трудоспособное население, а также школьников; и даже привлечь пожилых людей. Надо было создать соответствующий настрой всего населения станиц. Думая об этом, я вспомнил Бетала Калмыкова. По его примеру политотдел решил провести встречу стариков и старух старше 60 лет. Они в значительной мере делали погоду в настроениях населения. Таких в колхозах МТС оказалось немного, человек 80. Продолжительность жизни тогда была меньше, чем сейчас; многие старики и старухи умерли от истощения во время голода в станицах зимой 1932-1933 гг. Собрали их на второй день Первомайского праздника. День выдался чудесный - тёплый, солнечный. Часам к 10 утра каждый колхоз организованно, на подводах, доставил по-праздничному наряженных своих уважаемых людей. Привезли даже таких, которые не могли сами передвигаться. Встречу решено было проводить на открытом воздухе, под высокими тополями на площади. Здесь были расставлены столы и скамейки. Играл председательский патефон, который прислал политсектор. Почти никто из стариков и старух ещё никогда не ездил на автомашинах, поэтому договорились первым делом покатать их. Для этого я предоставил легковую машину политотдела, а директор МТС - свой "Пикап". Я наблюдал, как большинство, садясь в автомобиль, крестилось. Объехав вокруг станицы, высаживали одних, брали других. Надо было видеть, какое это было для них удовольствие! Затем почётных гостей пригласили за накрытые столы. Я был против того, чтобы на столах была водка. Однако руководители колхозов настояли, чтобы каждому старику и старухе преподнесли "по чарочке" - только по одной рюмке. Так требовал этикет русского гостеприимства, и я согласился с этим. Мне же пришлось провозгласить тост за здоровье присутствующих и успехи колхозов. После тоста был подан хороший обед, колхозы выделили для него мясо, муку, другие продукты. Послышались песни. Появилась гармонь. Вокруг собрались сотни станичников, подростки и дети. Встреча стариков и старух вылилась в общий праздник...
Гости ещё сидели за столами, когда я обратился к ним с речью. Ещё раз поприветствовав их, я коротко рассказал о положении в стране, о задачах колхозов и роли политотделов. Дальше перешёл к делам колхозов МТС. Доложил об успешном завершении весеннего сева. Сказал, на что могут рассчитывать колхозники в этом году - что они могут получить на трудодни. Привел расчёты по каждому колхозу и продолжал:
- В народе говорят: цыплят по осени считают.
Кто-то из стариков бросил реплику: "Правильно!"
- Конечно, правильно! - подтвердил я. - Но вы знаете, что когда хорошая хозяйка сажает наседку, она считает, сколько под неё надо класть яиц, и заранее не только рассчитывает, но и знает, сколько получит цыплят. Так ведь?!
Это понравилось. Послышались смех и возгласы: "Правильно! Правильно!"
- Конечно, - продолжил я, - за цыплятами надо доглядывать. За посевами тоже надо доглядывать, и надо ухаживать за ними. Главное сейчас - вовремя и хорошо прополоть, очистить поля от сорняков. И надо, чтобы все колхозники приняли в этом участие.
И дальше, по-существу, я повторил то, что говорил своим старикам Бетал Калмыков:
- Нам не надо, чтобы вы сами выходили на прополку. Этого не требуется. Нам надо, чтобы вы всей душой были за колхоз. Чтобы вы своим детям и внукам завещали дорожить колхозом. Чтобы вы требовали от них честно работать в колхозе. Я сам из мужиков. Знаю, как жили единолично. Вроде никакого дела не было соседу до соседа. Но если бы тогда в страдную пору кто-нибудь оставался дома, его бы осудили всей семьей, всей станицей. Сказали бы: "Смотри, все в поле, а он дома дурака валяет". Даже осмеяли бы его.
- Так, так! - подтвердили многие.
- Надо, - сказал я, - чтобы каждый уклоняющийся от колхозной работы находил всеобщее осуждение; лодырь заслуживает презрения. Или, взять воровство. Раньше мужики над ворами даже самосуд устраивали. А теперь, в колхозах, бывает так: вор тащит колхозное добро и все молчат: дескать, это же не моё.
Дальше я привёл ряд конкретных примеров нерадивого отношения к колхозному труду и колхозному добру. Я видел, я чувствовал, что все меня внимательно слушают, и не только сидящие за столами, но и другие, собравшиеся вокруг. И многие, видимо, в душе согласны со мной. В заключение я ещё раз призвал стариков и старух всей душой быть за колхоз, и еще раз пожелал им всего доброго.
Никакого решения или обязательства принято не было - оно никакой бы роли не играло!
Разъезжались старики и старухи по домам очень довольные, от души благодарили политотдел МТС, руководителей колхозов за этот радостный и незабываемый для них праздник.


В мае политсектор прислал политотделу кассы со шрифтами, печатную машину и другое оборудование для выпуска политотдельской газеты. Приехал и рабочий типографии - наборщик и он же печатник. Редактором газеты была назначена Нина Павловна. Газету мы назвали "Честно трудиться". Кое-кто сверху нам говорил, что это не название газеты, а лозунг. Я парировал: "За индустриализацию" - это тоже лозунг, но так ведь назвали даже одну из центральных газет". "Честно трудиться" - это девиз, определяющий главную задачу читателей. Выходила газета, кажись, один раз в неделю небольшим форматом. В ней печаталась производственная информация и письма из колхозов. Отмечались успехи бригад, отдельных колхозников. Остро газета критиковала лодырей, всех тех, кто недобросовестно относится к колхозному добру и колхозной собственности. Особой популярностью пользовался раешник в стихотворной форме "Похождения деда Фомы", который помещался в каждом номере. Дед Фома "бывал" в колхозах, бригадах, на фермах и рассказывал, что он там видел и слышал: хвалил - если находил что хорошее, но больше всего едко критиковал и высмеивал недостатки, нерадивых работников. Писала раешник Нина Павловна на основе писем и заметок, получаемых редакцией. С коротенькими статьями выступал и я, как начальник политотдела, и мой помощник по комсомолу. К сожалению, ни один номер этой газеты не сохранился - во время моего ареста в 1937 г. всё было изъято и уничтожено.


Ни один важный вопрос работы колхозов, ни одно важное решение, касающееся колхозов и МТС, я, как начальник политотдела, не принимал, не посоветовавшись с остальными работниками политотдела, а также с директором МТС, хотя мне и не нравилось его поведение - частые выпивки, в том числе и со своими подчиненными.
Замену руководителей колхозов надо было согласовывать и с райкомом партии. С общего согласия, по окончании посевной был отпущен "домой" - на завод - Зарубин, парторг колхоза "Путь к социализму", были отпущены также председатель и парторг колхоза "Сельмаш" и председатель колхоза им.XVII партсъезда. Председателем колхоза "Сельмаш" был выдвинут местный житель, но из иногородних, не казак, бывший красный партизан, беспартийный Андрей Романчук, работавший председателем сельпо. Его заместителем - также бывший красный партизан, беспартийный Василий Собачка. Оба они были выдвинуты по желанию многих колхозников, и единодушно избраны на колхозном собрании. Председателем хуторского колхоза им.XVII партсъезда единодушно был избран Лука Дорофеевич Верзилин.

Положение в колхозах стало заметно меняться к лучшему. Но возникло новое серьёзное осложнение. Приближался конец мая, но с самого начала посевной - со второй половины марта не выпало ни одного дождя. Земля от жары пересохла. На полях появились трещины. Нависла угроза гибели посевов. Это тревожило колхозников. Крайком партии и политсектор Крайземуправления обязали политотделы организовать полив любыми способами и средствами. Но как это сделать? Поливать ручными пожарными насосами? Их у нас в зоне МТС было всего два - по одному в станице. Значит, просто из вёдер. Но и к насосам и для ручного полива вёдрами надо было подвозить на поле воду на лошадях и волах. Пришлось собирать в колхозах и у колхозников какие попало бочки и вёдра. Но сколько можно было взять из колодцев воды и подвезти её в поле? Разве можно было таким способом полить тысячи гектаров? И совершенно неосведомленному человеку было ясно, что такой полив - бессмысленная затрата труда и энергии. Я было позвонил в Ростов, в политсектор. Мне ответили: "И Крайком и мы понимаем, что этот полив бесполезен. Но надо чем-то отвлечь колхозников, чтобы у них не создавалось панического настроения... Полив надо вести". Приказ есть приказ. Его надо выполнять. На полив мобилизовали всё население и несколько дней "мучили" колхозников, колхозных руководителей, мучились сами, понимая, что делаем совершенно бесполезное и даже вредное дело - поливальщики вытаптывали посевы. Наступило 30 мая. Хорошо помню: перед самым обедом приехал во вторую бригаду колхоза им.Димитрова. Солнце нещадно жгло, даже сорняки никли от зноя. Настроение колхозников было унылое, подавленное. Как только я зашёл на полевой стан, где собирались колхозники на обед, мне сразу же был задан вопрос: "Товарищ начальник! А когда же будет дождь?" Чтобы как-то смягчить настроение, я в шутку ответил: "Дождь будет сегодня! В день моего рождения всегда бывает дождь!" Не один раз до этого и после этого, и на Сев.Кавказе и в Сибири, я замечал, что 30 мая, как правило, бывает дождь. Многие колхозники улыбнулись, но от этого не стало легче на душе ни у них, ни у меня. "Что-то дождем даже не пахнет," - заметил кто-то.
Поговорив с колхозниками, я пошёл посмотреть состояние посевов, качество междурядной обработки. Остановился и с болью в сердце смотрел на кусочек политого - наполовину вытоптанного посева пшеницы... Прошло часа два. Вдруг на западе появилась чёрная туча. Она вскоре закрыла солнце и с грозой быстро надвигалась на всю округу. Вскоре пошёл проливной дождь. Колхозники побежали на полевой стан, чтобы укрыться от него. Я за ними. И когда забежал под навес, радостно возбужденные колхозники почти прокричали: "А Вы, наверное, колдун, товарищ начальник; правду сказали, что сегодня будет дождь!" Уже вечером из-за большой грязи на автомашине с трудом удалось добраться домой, в Ново-Ивановскую. Дождь обильно полил поля, но он пришёл с большим запозданием и было ясно, что полноценного урожая уже не будет.

Все усилия политотдела были направлены на то, чтобы вырастить возможно лучший урожай текущего года. Но в то же время я думал и об урожае следующего года, о дальнейшем развитии хозяйства колхозов. По личному опыту, по опыту сибирских крестьян, я знал, что лучшей гарантией получения высокого урожая является майский чёрный пар. Это наиболее верный способ очистки поля от сорняков и накопления влаги, питательных для растений веществ. На Кубани же раньше пар не применялся. Я уже говорил, что в колхозах Ново-Ивановской МТС за период коллективизации много пахотных земель было заброшено, заросло буркуном и другими бурьянами, в которых быстро размножались зайцы. У меня возникла мысль пустить хоть часть пустующих земель под пар. К моему предложению скептически отнеслись директор МТС и председатели колхозов - это новое для них было дело, да и дополнительный объём работ. Но я решил настоять на своем. Послал специальное письмо в политсектор и в Крайком партии с просьбой разрешить поднять пар и отпустить МТС на это деньги и лимит на горючее. Моя просьба была удовлетворена. Мы закончили весенний сев 14 апреля. Соседняя - Калниболотская МТС - сильно отставала. Она просила нашей помощи - послать ей на выручку хоть несколько наших тракторов. Я не пошёл на это. Мы послали в Калниболотскую, где почти половина тракторов не работала, несколько своих лучших трактористов и запасные части; все же свои трактора переключили на подъем паров. Всего было вспахано под пар свыше 2400 гектаров, более чем по 120 га на трактор. Правда у МТС и колхозов не хватило сил (и, в известной мере, желания) в течение лета вести должную обработку их и содержать в чистом, действительно "чёрном" состоянии. Но даже при этом положении пар себя прекрасно оправдал. Осенью все пары были своевременно засеяны озимой пшеницей, и в 1935 г. колхозы Ново-Ивановской МТС собрали хороший урожай. На некоторых паровых участках, которые хорошо обрабатывались, получили по 180-200 пудов. В те времена это был рекорд! Успешно выполнили государственный план поставок пшеницы, погасили семенную ссуду и выдали колхозникам по 4-6 кг пшеницы на каждый трудодень! В районе были удивлены успехами колхозов Ново-Ивановской МТС, так как все их соседи и в 1935 г. получили низкие урожаи, не смогли выполнить планов поставок зерна государству и o6eспечить хлебом колхозников.

 

Ликвидация сапизолятора

Как ни ухаживали за посевами, урожай всех культур оказался неважный. Яровая пшеница давала по 5-6 центнеров с гектара. Да лучшего и нельзя было ожидать при запущенности и крайней засорённости полей, которую одной весенней вспашкой и ручной прополкой не ликвидируешь. А тут ещё и засуха. Невысоким был урожай в 1934 г. по большинству районов края. Поэтому Правительство намного снизило обязательные поставки колхозами зерна государству и отсрочило возврат продовольственной и семенных ссуд. План хлебосдачи для колхозов нашей МТС был уменьшен примерно наполовину. Это позволяло после выполнения сниженного задания обеспечить хлебом и колхозников. Естественно, повысилась их заинтересованность в успешном проведении уборки.
Перед самой уборкой МТС получила первые 2 комбайна "Коммунар", до этого в колхозе даже не видели комбайнов. Для опробования их МТС отобрала участок 50 га ячменя во второй бригаде колхоза "Сельмаш" - ячмень раньше поспевает. Накануне пробы договорились с руководством колхоза. Но когда утром комбайны пришли в бригаду, то оказалось, что убирать уже нечего... За ночь весь ячмень был скошен лобогрейками. Пришлось разбираться: почему сорвано комбайнирование, кто виноват? Председатель колхоза объяснил: "Я ничего не мог сделать. Колхозники сами запрягли лошадей в лобогрейки и ночью скосили. Боялись, что комбайны погубят урожай". Потом выяснилось, что руководители колхоза и колхозники были заодно и на косовицу ячменя были стянуты лобогрейки также из других бригад.
Все колхозы отказывались от комбайнов, боясь больших потерь зерна. Боязнь эта была обоснованной. В моём присутствии один комбайн пустили на пшеничное поле колхоза "Путь к социализму". Почти половина зерна шла с соломой и половой на землю. Весь день провозились главный агроном и главный механик МТС и не могли наладить комбайн. Пшеница была с сорняками (чистых хлебов в МТС не было). Зеленый бурьян при обмолоте давал большую влажность, наматывался на барабан, комбайн часто останавливался. Сама конструкция комбайна не была рассчитана на комбайнирование засорённых хлебов, была далека от совершенства. Не увенчалась успехом проба комбайнов и на других участках. Главное - не было комбайнёров, во всей МТС не нашлось ни одного человека, который бы знал машину и раньше хотя бы день проработал на ней. Я вообще не разбирался в технике и сам впервые видел комбайн. Что же делать с комбайнами? Решили отсоединить режущую часть и пустить её на косовицу хлебов, а молотильный агрегат использовать как молотилку на стационаре, ведь молотилок не хватало. Получалась своеобразная "раздельная уборка". Разъединённые комбайны и на косовице и на обмолоте давали высокую производительность.

В самый разгар уборочной началось чуть ли не повальное заболевание колхозников малярией - в те времена Кубань славилась ею. Приедешь на полевой стан и видишь: половина, а то и больше колхозников лежит в шубах или завернувшись в одеяла, скорчившись от озноба. Врача на всю МТС не было. Медикаментов тоже. Затем и меня начало каждый день трясти. Я терял силы, с трудом мог выезжать в поле. Обратился в политсектор за помощью. Вскоре в МТС прибыл (на время) врач. Для меня прислали какой-то препарат. Врач сделал 2 очень болезненных укола под лопатки, и меня перестало трясти. Для лечения колхозников непосредственно в адрес политотдела прибыл хинин. Под руководством врача и под наблюдением политотдела началась хинизация колхозников, что привело к значительному снижению заболеваемости и ускорению уборочных работ. Несмотря на трудности, колхозы МТС в общем успешно провели уборку зерновых, а также подсолнечника и клещевины, справившись раньше других колхозов района. Выполнили сниженный план хлебозаготовок. Заготовили семена озимых. Своевременно посеяли озимую пшеницу, которая была размещена, в основном, по парам. После посева озимых тракторный парк, уже изрядно потрёпанный, переключили на вспашку зяби.


Однако дальше возникли новые осложнения, связанные с зимовкой скота. И в сентябре было принято решение краевых организаций о ликвидации в нашей МТС сапизолятора - т.е. об уничтожении имеющихся в наших колхозах всех подозреваемых в заболевании сапом лошадей. Для осуществления этой операции приехали ветеринарные работники из района и вместе с сельскими Советами проводили её. Под их руководством в Ново-Ивановской и Плосской были вырыты огромные ямы-могилы глубиной метра в три, а то и больше. Сделаны входы. По этим входам в ямы заводили лошадей и здесь их пристреливали из мелкокалиберных винтовок. Я должен был подписывать акт об уничтожении лошадей. Вокруг могильника стояли десятки колхозников и с горечью наблюдали за тем, что происходило; только немногие соглашались убивать животных. Особое усердие в стрельбе лошадей проявлял только один Степан Гнипель, казалось, он делал это с наслаждением. "Палач," - говорили о нём наблюдавшие. Гнипеля многие презирали потому, что во время гражданской войны он находился в рядах деникинской армии, с остатками её бежал за границу и только в конце 20-х годов вернулся из эмиграции в станицу. Я заметил, что многие лошади, когда их вели в яму-могилу, плакали... Мне стало как-то не по себе, и я вспомнил В.В.Маяковского: "Все мы немножко лошади, Каждый из нас по-своему лошадь". Я сказал председателю сельсовета, что мне надо заниматься одним срочным делом и ушёл.
На животноводстве колхоза "Сельмаш", точнее, на овцеводческой ферме, находилась малиинчатая кобылица. На ней подвозили овцам корма, воду и пр. Весной кобылица привела красивого жеребчика. Сынишке ездового, работавшего на этой кобылице, 12-летнему Грише очень понравился жеребёнок. Гриша привязался к нему, назвал его, кажется, "Зайчиком" и с любовью ухаживал за ним, чистил, из рук кормил хлебом и т.д.. Кобылица, как и все малиинчатые лошади, подлежала уничтожению, а вместе с ней должны были пристрелить и Зайчика. Накануне Зайчик куда-то исчез. Весь день отец Гриши и завхоз колхоза вместе с представителями сельсовета по всей станице искали жеребёнка и не нашли. Кобылицу пристрелили и вместе с другими лошадьми зарыли, а в отношении жеребёнка комиссия предложила председателю сельсовета: "Когда найдёшь, пристрелите и отдельно заройте". Только недели две спустя выяснилось, что Зайчика Гриша спрятал в камышах ниже станицы по речке Водяной, которая летом почти совсем пересыхает. В высоких этих зарослях, примерно в 1,5 км от станицы, Гриша, узнав об опасности, угрожающей Зайчику, заранее соорудил для него загородку. А в канун уничтожения малиинчатых лошадей увёл его туда, носил ему траву, воду, пока кто-то не разузнал об этом. Обнаружив местонахождение жеребёнка, сельсовет хотел выполнить указание комиссии, но тут вмешался председатель колхоза Андрей Романчук, любитель лошадей. Он настоял, чтобы ветеринары взяли кровь жеребёнка на проверку. Анализ крови показал, что Зайчик здоров. Сколько радости было у Гриши! Его любимчик так и остался при овцеферме; самого Гришу колхоз наградил.
Всего в колхозах МТС было уничтожено свыше 400 лошадей. Несколько лет спустя ходили слухи, что, якобы, вредители, работавшие в сельскохозяйственных органах, умышленно заражали сапом здоровых лошадей и, якобы, объявляли здоровых лошадей сапными и затем проводили их уничтожение, чтобы подорвать колхозы. Но официально об этом не говорилось.

Ликвидация сапизолятора, с одной стороны, облегчила задачу обеспечения на зиму кормами скота и освободила десятки трудоспособных мужчин, которые были заняты уходом за малиинчатыми лошадьми; с другой - колхозы лишились живого тягла. У них осталось по одной-две пары здоровых лошадей. которых держали отдельно - для поездки в район и т.д., и по несколько пар волов. Этого тягла было недостаточно даже для подвоза в зимнее время на животноводство соломы и сена. А надо было подвозить ещё топливо, выполнять другие жизненно важные хозяйственные работы, ведь машин в то время в колхозах не было! Не говоря уже о подвозе топлива и кормов для индивидуального животноводства. Пришлось обучать и запрягать яловых, не дойных колхозных коров, а также коров колхозников. Пришлось сказать колхозникам, чтобы они сами, на своих коровах, подвозили себе корма и топливо, отвозили на них зерно на мельницу и т.д. Понятно, что это не могло вызвать энтузиазма. Но другого выхода не было. И колхозники вынуждены были смириться - главным для них было то, что они были обеспечены хлебом.
Позже, весной 1935 г. коровы были использованы на бороновании и других полевых работах. Чтобы облегчить задачу подвозки сена и соломы на животноводческие фермы (овцеводческие и крупного рогатого скота) был поставлен вопрос о переводе их из станиц в поле, поближе к кормам. На неосвоенных землях осенью были построены кошары для овец. В колхозе "Путь к социализму", имеющем самую крупную ферму крупного рогатого скота, в поле, недалеко от выпасов, у небольшого пруда было начато строительство кирпичного коровника, благо у колхоза был свой кирпичный завод.
Животноводство политотдел считал вторым фронтом борьбы за организационно-хозяйственное укрепление колхозов.

 

Быт, культура и реорганизация политотделов

В Ново-Ивановке, как и в Дундуковке, политотделу пришлось заниматься не только вопросами производства, организацией массово-политической работы, но и вопросами быта и культуры. У меня нет никаких записей, никаких материалов того времени, пишу сейчас только по памяти, только о том, что запомнилось до сих пор.
Ещё в 1931 г. при первом знакомстве с Кубанью меня удивило в станице Переправной Лабинского района то, что в общественной бане моются все вместе, мужчины и женщины. С этим пришлось столкнуться и в станице Ново-Иванской. На всю станицу была одна баня в колхозе "Путь к социализму". Построено было два отделения: мужское и женское. Но женское отделение оказалось почему-то закрытым. Топилось только одно отделение и в нём мылись вместе мужчины и женщины. Политотдел не мог пройти мимо этого. Пришлось предложить колхозу немедленно запретить совместное купанье; привести в порядок и открыть женское отделение, или установить очередность раздельного мытья мужчин и женщин. Как ни странно, но даже в этом вопросе встретилось сопротивление.

Политотдел добивался строительства и соответствующего оборудования полевого стана в каждой бригаде. Колхоз "Коминтерн" перенес из станицы большой пустующий дом (а таких домов в станицах в те времена было немало!), и поставил его на полевом стане второй бригады. Оборудовали его. На окнах появились даже занавесочки и цветы. Колхозники в горячую уборочную страду охотно оставались в нём ночевать. Но вот заезжаю однажды в бригаду. В доме на полу грязь, шелуха от семечек, другой мусор. Бригадир - коммунист Маняк. Спрашиваю его и стряпуху, которая считалась хозяйкой на полевом стане:
- Почему в доме так грязно? Даже не подметено!
Бригадир замялся, а "хозяйка" ответила:
- Нечем подметать. Веника нет.
На следующий день я нарвал полынка, связал из него веник - обрубил корешки, сделал всё чин-чинарем, посадил своего помощника Федю Филькина в машину и сказал:
- На, возьми этот веник, поезжай в бригаду Маняка, и во время обеда, в присутствии всех колхозников, вручи его бригадиру и скажи: "Вчера у Вас был начальник. Ему сказали, что у Вас нет веника, поэтому в доме не подметается. Вот, начальник сам связал веник и послал меня вручить его бригадиру".
Федя выполнил моё поручение. Рассказывал, что бригадир от стыда изменился в лице, а колхозники от души смеялись и говорили: "Правильно сделал начальник! Вы, бригадир и хозяйка, хоть поблагодарите его за веник!"
Об этом венике стало известно во всех колхозах. С тех пор, когда бы я ни заезжал в бригаду Маняка, на полевом стане всегда находил, можно сказать, безукоризненную чистоту. Да и в других бригадах стали лучше следить за чистотой на полевых станах.

С наступлением осени, по опыту Дундуковской, политотдел занялся созданием Красных уголков в бригадах, организацией учёбы и досуга колхозников, а также приведением в порядок бригадных и общеколхозных дворов и дворов колхозников. В каждой бригаде были намечены мероприятия, составлены планы; созданы специальные комиссии, которые обошли дома всех колхозников, выяснили, кому что нужно: кому нужно починить печь и доставить кирпичи для этого; кому нужно перебрать крышу и подвезти для этого солому (у большинства домов крыши были соломенные). Подобрали печников и специалистов по ремонту крыш. Подготовка жилищ колхозников к зиме стала как бы всеобщим делом, заботой правления колхозов и бригадиров, чего раньше не было. Вместе с тем комиссии проверяли и санитарное состояние жилищ, подвергали общественной критике нерадивых хозяев и хозяек. Всё это делалось на основе самодеятельности самих колхозников, без нажима со стороны политотдела.


После уборочной, видимо, уже в начале октября, ехал я в машине со старшим агрономом МТС Юрием Глебовичем Дураковым. Он был намного постарше меня, уже с сединой. Имел большой опыт за плечами, но не отличался самостоятельностью. По какому-то поводу я стал рассказывать ему о Нальчике, о посадке там вдоль дороги яблонь.
- Что ж, это очень хорошо! - заметил Юрий Глебович.
- А что, Юрий Глебович, если бы нам обсадить полевые дороги?
- Давайте обсадим! - согласился он.
Пока ехали, договорились, как это можно сделать; продумать конкретные мероприятия, обсудить этот вопрос на совещании при политотделе МТС. На совещании руководителей колхозов, бригадиров и стариков инспекторов по качеству наше предложение об озеленении дорог, в общем, нашло поддержку. Споры возникали только по вопросу о том, что сажать и где брать саженцы. В конце концов, сошлись на том, что каждый колхоз, каждая бригада будет сажать то, что считает нужным и найдет саженцы у себя, в садах колхозников - и яблони, и груши, и сливы, и вишни, а так же карагач и тополь. Юрий Глебович рассказал об агротехнике посадок.
Я не думал, что колхозники так дружно возьмутся за это дело - одна бригада старалась перед другой, и недели через две-три все намеченные дороги были обсажены с двух сторон. Некоторые бригады не только произвели посадки на своих участках, но к Октябрьским праздникам даже побелили стволы саженцев. Едешь по этим дорогам, и душа радуется! Кто бы ни приезжал из района, из других станиц, все завидовали нам!
К моему великому огорчению, наша радость была недолгой - только до наступления зимы. До снега целые стада зайцев паслись на зеленях озимых, по балкам и камышам. В конце октября мы с председателем райисполкома (помню: после дождя) выехали из станицы Ново-Ивановской. На окраине её начиналось поле первой бригады колхоза "Путь к социализму". Две клетки подряд (200 га) были покрыты ярко-зелёным ковром озимой пшеницы, посеянной по парам. На этих зеленях паслись зайцы. Мы остановились, немного не доезжая до озими, чтобы сосчитать зайцев, и насчитали свыше 100 голов! А когда снег плотно прикрыл озимые, когда снегом позанесло балки и камыши, зайцы набросились на посадки вдоль дорог, и за зиму почти полностью уничтожили их, обгрызая на саженцах кору. Таким образом, все наши хлопоты и большой труд колхозников пошли прахом. Я упрекал себя: как мог не предусмотреть этого, ведь было же известно, что зимой зайцы портили сады на усадьбах колхозников!
Однако эта неудача не могла вызвать уныния. Кругом раскинулась широкая открытая степь. Только в километре от станицы, у родника, из которого брала начало речка Водяная, стояла небольшая роща, где летом можно было отдохнуть в тени, попить чистой родниковой воды.
Я договорился с председателем колхоза "Путь к социализму" уже в следующем году построить там пионерский лагерь, и рядом с рощицей посадить колхозный фруктовый сад.


В деятельности политотдела, а, следовательно, и в моей работе, были не только успехи; естественно, были и упущения, были недостатки, были отдельные просчёты и ошибки.
Я был прямым, принципиальным и требовательным начальником, называл вора - вором, бракодела - бракоделом, лодыря - лодырем, но в то же время был честным, справедливым и уважительным к людям. Я считал, что грубое, оскорбительное отношение к человеку противоречит самому духу нашего советского строя. Я вообще никогда не сквернословил. Нина Павловна как-то сказала мне: "Что же ты за мужчина, если не умеешь материться!" И, работая в политотделе, тем более не мог позволить себе грубых, оскорбительных выпадов. Но однажды, как говорят, "сорвался". Приехал во вторую бригаду колхоза "Коминтерн". На полевом стане застал только учётчика, который являлся, по сути дела, заместителем бригадира, здоровенного рыжего мужчину средних лет. Когда приезжал в бригаду, меня всегда зло брало, что такой верзила отсиживается в тени, на полевом стане, когда женщины, подростки, даже старики, в поте лица трудятся в поле. Я спросил его, что делается в бригаде по организации полива посевов. Он ответил, что не знает, и стал плакаться - что нет бочек; что колхозники не дают бочек; что колхозники такой народ, с которым не сговоришься; что, дескать, ничего нельзя сделать...
- А чем же Вы занимаетесь? Сидите тут в холодке и сопли распустили, - сказал я.
И тут же осёкся. Я понял, что это недопустимая грубость с моей стороны; что это унижение достоинства советского гражданина, какой бы он ни был, и долго не мог простить себе этого. Каждый раз, когда я приезжал в эту бригаду, меня грызла совесть. Даже сейчас, почти сорок три года спустя, мне неприятно вспоминать об этом. В конце концов, я извинился перед этим далеко не симпатичным человеком.

Несмотря на отдельные ошибки и неудачи, я замечал, как день ото дня к лучшему меняется положение в колхозах. Менялись сами люди, их отношение к труду, к колхозной собственности, улучшалось их благосостояние. Росло их доверие к партии, к политотделу, ко мне, как его начальнику. Тот же бригадир первой бригады колхоза "Сельмаш" Сергей Велигура, который при первой встрече фактически не стал со мной разговаривать, стал более приветливым, более инициативным и исполнительным; его бригаду теперь можно было назвать действительно лучшей. Я знал, что достаточно было договориться с руководителями колхозов, с колхозниками, и можно быть уверенным, что все будет сделано без нажима, без административных мер.
Это воодушевляло меня. Я верил, что в короткий срок колхозы МТС можно сделать действительно большевистскими, а колхозников - зажиточными. Я мечтал о тучных урожаях, о высокопродуктивном животноводстве, о цветущих колхозных садах и рощах. Я был убежден, что политотдел сможет этого добиться. Но, к сожалению, моим мечтам не суждено было сбыться.

 

В конце ноября я выехал на курорт в Сочи. Там узнал о реорганизации политотделов с 1 января 1935 г. в обычные партийные органы - т.е. о ликвидации их. Там же по радио услышал я об убийстве 1 декабря С.М.Кирова, которое послужило поводом для сталинского террора в 1937-1938 годах. Кстати, в первых сообщениях говорилось, что Николаев убил Кирова на почве личных взаимоотношений. В "Правде" была напечатана статья Зиновьева и Каменева, которые гневно осуждали это злодеяние. А позже их обвинили в том, что, якобы, они организовали это убийство, и их расстреляли. Я не верил, и не могу поверить, что Зиновьев и Каменев были убийцами Кирова. Сейчас можно предположить (и это более вероятно), что убийство Кирова - дело рук самого Сталина, которому нужно было убрать Кирова, как возможного и довольно-таки опасного претендента на руководящую роль в партии, и иметь "основательный" повод для уничтожения всех потенциальных противников сталинского режима в стране.


Дни политотдельской работы были, пожалуй, самыми счастливыми в моей жизни. Это было постоянное общение с простыми людьми, которое приносило прекрасные плоды. Я видел эти плоды.
У меня были хорошие отношения с работниками политотдела. Я не имел никакого желания интересоваться и вмешиваться в оперативные дела заместителя по ОГПУ Лысенко, он добросовестно выполнял мои поручения. Старательным и исполнительным был помощник по комсомолу Федя Филькин. Но эти отношения испортились сразу после сообщения о реорганизации политотдела. У политотдела имелось два велосипеда, фотоаппарат, патефон и другое имущество. По решению ЦК всё это надо было передать МТС. Лысенко же хотел присвоить, велосипед и фотоаппарат, ссылаясь на пример других политотделов. Филькин тоже хотел взять велосипед. Я не согласился на это и предложил им всё имевшееся в их распоряжении политотдельское имущество сдать, и всё передал по акту МТС. Проследил даже за тем, чтобы оно было взято на учёт в МТС. Вот из-за этого и испортились личные отношения. Лысенко уехал, даже не простившись со мной.

С огорчением встретил я сообщение о реорганизации политотделов, считал её преждевременной. Мне жаль было расставаться с Ново-Ивановской, её людьми, доверявшими мне; с мечтами и планами, которые я намеревался осуществить. Поэтому я попросил Крайком назначить меня директором Ново-Ивановской МТС, ведь работавшего директором Алексинцева за систематические выпивки собирались освободить. Мою просьбу отклонили, но наметили оставить меня в Ново-Ивановской заместителем директора МТС по политчасти, такая должность была введена после реорганизации политотделов. Меня и это устраивало. Как зам.директора по политчасти, пользуясь доверием колхозников, я мог оказывать определённое влияние на дальнейшее развитие колхозов. Однако на посту зам.директора я не пробыл и двух месяцев.

<<<=== *********** ===>>>

 

© 2009 Тетради

Пожалуйста, не используйте материал без разрешения.


Hosted by uCoz