ТЕТРАДЬ СЕДЬМАЯ (1935-1936 годы)

Мемуары Степана Васильевича Бондаренко. Эта часть написана в 1977 году.

 

Второй секретарь райкома

Реорганизация политотделов сопровождалась разукрупнением существовавших и созданием новых районов. Из Ново-Покровского района был выделен новый, Калниболотский район, с центром в станице Калниболотской, в который вошли зоны двух МТС - Калниболотской и Ново-Ивановской.
Первым секретарём нового райкома был утвержден начальник политотдела Калниболотской МТС Садовский. Крайком подобрал и прислал второго секретаря райкома. Однако ЦК не согласился с этой кандидатурой, и, без моего ведома, утвердил на этот пост меня.
Нина Павловна затем была утверждена Крайкомом редактором Калниболотской районной газеты.
Пришлось переселяться в станицу Калниболотскую. <ныне - Россия, Краснодарский край>

Под квартиру в Калниболотской нам предоставили пустовавший кулацкий дом. Находился он недалёко от центра, но на отшибе, на пустыре. Вокруг него не было ни построек, ни ограды, стояли только густые высокие бурьяны. Внутри несло запахом запустения. Старая домработница из Ново-Ивановской с нами не поехала, у неё там был жених. Пришлось искать новую няню. Нашли молоденькую девушку, которая и оставалась дома с Тёмой и Наташей.

С самого начала не ладилась у меня работа в райкоме, не лежала у меня к ней душа. Формально между первым и вторым секретарями существовало распределение обязанностей: за первым секретарём - общее руководство и организационно-партийная работа; за вторым - пропаганда и агитация, школы, вопросы культуры. На деле же каждый из нас по-прежнему занимался своей МТС. Садовский - колхозами Калниболотской зоны, я - Ново-Ивановской; он не бывал в колхозах Ново-Ивановской МТС, я не бывал в колхозах Калниболотской МТС. На время весеннего сева, по решению бюро райкома, я был прикреплён к Ново-Ивановской МТС, Садовский - к Калниболотской. Посевная 1935 года в Ново-Ивановской МТС шла более успешно чем в Калниболотской, и это, в известной мере, затрагивало престиж первого секретаря.
Первым в районе закончил сев колхоз "Коминтерн" Ново-Ивановской МТС, через два дня вторым завершил сев колхоз "Авангард" Калниболотской МТС. На бюро райкома встал вопрос: какому из этих колхозов присудить первенство. Я высказался за "Коминтерн"; Садовский - за "Авангард", мотивируя это тем, что "Коминтерн" и в прошлом году хорошо работал, а "Авангард" был самым отстающим, теперь же выходит вперёд и его надо поддержать, присудив ему переходящее знамя. Разгорелся горячий спор. Большинство членов бюро состояло из калниболотцев. Я остался в меньшинстве, бюро проголосовало за "Авангард".
После окончания посевной, в мае, подошла прополка.
Состояние посевов в колхозах Ново-Ивановской МТС было намного лучше, чем в Калниболотской. В колхозах Ново-Ивановской МТС особо хорошо выглядели озимые, размещённые по парам. В Калниболотской МТС паров в 1934 г. не было, и все озимые сеялись по осенней вспашке, с запозданием и с весны стали зарастать сорняками. Крайком и Крайисполком дали указание колхозам края всех трудоспособных, а также подростков-школьников, направить на прополку колосовых и пропашных культур, сняв всех трудоспособных с других работ. Я считал, что в условиях Ново-Ивановской МТС нет такой необходимости.
С весны колхозы Ново-Ивановской МТС, в соответствии с намётками, принятыми ещё при политотделе, развернули строительство животноводческих помещений. В частности, "Путь к социализму" продолжал сооружение кирпичного коровника. С завершением сева эти работы были расширены с тем, чтобы закончить их до начала уборочной страды. Я считал, что строительство ферм надо продолжать. Садовский был против, он настаивал на выполнении указаний Крайкома о посылке всех колхозников на прополку. Я пытался разубедить его:
- Поймите, от того, что мы десяток-два трудоспособных мужчин снимем со строительства и пошлём на прополку, урожай не прибавится, а строительство ферм - сорвём, и нанесём серьёзный ущерб животноводству.
Садовский стоял на своём, ссылаясь на указание Крайкома. Он вызвал председателей колхозов Ново-Ивановской МТС на бюро райкома, которое потребовало от них снять всех людей со строительства и направить их на прополку. Я опять потерпел поражение.
Разногласия с Садовским были и по другим вопросам. В моём понимании Садовский был хорошим исполнителем директив сверху, но крайне ограниченным, безынициативным, бездумным и недальновидным руководителем, и было ясно, что нам с ним "не спеться".
В роли арбитра между Садовским и мной выступал председатель райисполкома Филатов. Он говорил мне, когда мы оставались один на один: "Ты, конечно, прав, но я должен поддерживать авторитет первого секретаря".

Я послал в ЦК заявление с просьбой освободить меня от обязанностей второго секретаря Калниболотского района и направить на работу директором МТС. Свою просьбу мотивировал тем, что мне хочется заниматься непосредственно колхозным производством. Я писал, что на селе сейчас происходят важные процессы: появляется и растёт большой отряд механизаторов-трактористов, которые уже не являются в полном смысле колхозниками, но их ещё нельзя назвать и рабочими. Мне хотелось бы быть ближе к ним, лучше знать их, чтобы попробовать написать о них книжку. Я действительно мечтал тогда написать такую книжку. В заявлении в ЦК я ничего не говорил о разногласиях с Садовским.

В июне мне предоставили отпуск. Возвращаясь, кажется из Кисловодска, я по пути заехал в Москву (там жила мать Нины Павловны). Зашёл в ЦК. Встретился с инструктором Шацкой. Она стала уговаривать меня, чтобы я взял заявление обратно. Сказала, что ЦК намерен послать меня первым секретарём райкома в Сибирь или другой край. Я настаивал на своём. Шацкая предложила вместе с ней пройти к Маленкову, который в то время ведал кадрами в ЦК (секретари райкомов были в номенклатуре ЦК). Я отказался идти к Маленкову и ещё раз повторил свою просьбу.
Когда вернулся домой, в Калниболотскую из Крайкома приехала бригада. Она обследовала работу райкома, тогда шла проверка партдокументов. Садовский пожаловался ей на меня: не хочет, дескать, работать. Я сказал бригаде, что у меня действительно нет желания работать в райкоме. Садовского и меня вызвали на бюро Крайкома. Садовский, докладывая о работе райкома, повторил жалобу на меня. Я подтвердил свою просьбу, изложенную в заявлении в ЦК. Члены бюро Крайкома добивались узнать причину, почему я хочу уйти с партийной работы.
- Может, с Садовским не сработались? - спрашивали меня.
- Мне нечего с ним делить, - ответил я.
- Тогда странно, - сказал первый секретарь Крайкома Борис Петрович Шеболдаев. - Партийная работа - самая почётная. Каждый коммунист считает за честь, когда доверяют ему эту работу, а Вы избегаете её. Может, хотите, чтобы Вас перевели в другой район?
Я стоял на своём, и бюро Крайкома решило удовлетворить мою просьбу - освободить от обязанностей второго секретаря райкома.

В стремлении уйти с партийной работы, возможно, проявилась интуиция, неосознанное предчувствие грядущей опасности впереди. Если бы я не ушёл и согласился стать первым секретарём райкома, то это означало бы верную гибель в 1937-1938 гг., ибо НКВД, арестовывая первых секретарей райкомов, делал их "руководителями правотроцкистских контрреволюционных организаций", и они уничтожались.

 

Утиная охота

Поскольку секретари райкомов были номенклатурой ЦК, решение Крайкома подлежало утверждению ЦК. В ожидании этого утверждения больше месяца я был не у дел (хотя и получал зарплату) и занимался охотой. Нина Павловна находилась в это время на курсах в Геленджике. Тёма и Наташа оставались с няней, а я чуть ли не каждый день с ружьём за плечами отправлялся на речку Ею, километров за 8-12 от станицы. Речка эта весной и после сильных дождей наполнялась водой и текла на всем протяжении района до Азовского моря. Летом же в районе станицы Калниболотской и выше пересыхала, но оставались в камышовых зарослях небольшие плеса, озерки, в которых в конце лета и в начале осени обитали стаи уток. Вот по этим плёсам я и бродил.
Стояли погожие солнечные августовские дни и тёплые ночи. Первые дни охота была неудачной. Я не имел опыта. Обычно подходил к закрытому камышами плёсу, слышал, как там, за камышом, на воде резвятся утки. Но пока подкрадывался к ним, лез через камыши, они замечали меня, а в лёт я стрелять не умел. Как-то вечером встретился мне казак-колхозник и сказал:
- Знаешь плеса, где бывают утки? Вот чуть свет приходи туда, сядь в камышах и жди.
Этот способ оказался более эффективным. В следующий раз я вышел на охоту ещё до рассвета, к восходу был на месте и замаскировался. Только чуть-чуть, одним глазком выглянуло солнышко, и на воде оказалась пара крупных уток (крыжняжек). Выстрелил. Одна улетела, другая осталась на воде вверх ногами. За утро подбил 7 крупных уток. Связал их и еле дотащил домой. Но за всю мою жизнь эта была единственная столь удачная охота на уток. Обычно приносил одну-две.

Однажды сидел в камышах в засаде. Рядом слышу душераздирающий крик лягушки. Взглядом разыскал её: она с диким криком, преодолевая собственное сопротивление, ползла из грязи в камыши. Что с ней? Почему она так напрягается и кричит? Куда и зачем ползёт? Пригляделся к камышам - там лежал уж. Он высоко приподнял голову и уставился своими глазами на лягушку; она, видимо под влиянием его гипноза, подползла к нему, и, как бы сама, стала втискивать свою голову ужу в пасть, и он постепенно засосал её.

Был и такой случай на охоте. Перед самым закатом я сидел в засаде в камышах. Справа от меня, в конце плёса, на отмель, вернее, на загустевшей ил, села пара чирков. С правой руки я не мог стрелять. Если бы попробовал повернуться, то наверняка вспугнул бы их. Решил выстрелить с левой руки. Одна утка осталась на месте. Я полез в грязь за ней. Но чем ближе подбирался, тем глубже и глубже меня засасывал ил. Вот увяз уже почти под руки. Хотел повернуть назад, и не мог: ил не выпускал ни туда, ни сюда. Чувствую, что совсем может засосать, с головой. Силы уже на исходе. Кричать? Звать на помощь? Но кругом ни души! Солнце уже село, начинает темнеть. Пришла мысль: надо ложиться на грязь грудью - площадь опоры будет больше - и попробовать постепенно вытянуть из грязи туловище и ноги. Напрягаю, казалось, последние силы, - и вот уже на пузе по грязи ползу к камышам, к берегу. С тех пор дал зарок - не лазать в грязь за утками.

Часто выходил на охоту в ночь. Дотемна сидел в камышах в засаде и оставался ночевать в степи, чтобы чуть свет снова быть в засаде. Ложился наверху в стогах сена или соломы, или в копнах, которые находились недалеко от речки. Ляжешь, бывало, и долго не можешь уснуть: смотришь в бездонное небо с миллиардами мигающих звездочек. Или закроешь глаза, вдыхаешь свежесть степных ароматов, и чутко прислушиваешься к ночным звукам и шорохам. Вот одиночный запоздалый голос какой-то птицы. Вот кваканье лягушки. Вот шорохи в камышах лёгкого ветра. К полуночи все замирает. Наступает таинственная тишина. Но проходит час, и степь просыпается, постепенно вновь наполняется звуками. Сначала где-то подаст голос одна лягушка. Она как бы будит остальных. На её зов откликается вторая, третья ... десятки, затем сотни лягушачьих различных по тембру голосов, - и разыгрывается причудливый лягушачий концерт, который не стихает до солнца. Первые ночи мне казалось, что это просто какой-то безалаберный свадебный крик, но дальше, когда стал внимательно вслушиваться в него, стал постепенно улавливать как бы систему лягушачьих звуков-песен.

Охота моя кончилась тем, что в сентябре после сильного дождя, от которого Ея разбухла, выйдя рано, подстрелил утку, полез за ней в воду. Вода была холодная, я озяб, простыл, и на второй же день - ангина с высокой температурой.
Будучи больным, получил официальное извещение о назначении директором Сидорово-Кадамовской МТС Шахтинского района и предложение выехать туда принимать дела.

Накануне окончательного выезда из Калниболотской я попросил председателя райисполкома Филатова проехать со мной по колхозам Ново-Ивановской МТС, чтобы я мог проститься с людьми. Он охотно согласился.
Было уже начало октября. К этому времени колхозы Ново-Ивановской МТС успешно завершили уборку, собрали самый высокий урожай не только в районе, но и в ближайшей округе - выручила озимая пшеница, посеянная по пару; выполнили план хлебозаготовок; рассчитались с государством по ссудам; засыпали семена и имели возможность выдать на каждый трудодень, выработанный до конца года, от 4 до 6 килограммов одной пшеницы. Настроение у колхозников и колхозных руководителей было хорошее, прощались они со мной с чувством благодарности и сожаления, - это заметил и председатель райисполкома.
Последним колхозом, с которым я прощался, был колхоз им.XVII партсъезда. Он собрал рекордный по тому времени урожай - почти по 200 пудов озимой пшеницы. Председатель колхоза Лука Дорофеевич Верзилин радушно встретил нас. Пригласил к себе на обед, хотя дело шло уже к вечеру. На столе стояла бутылка водки и бутылка красного вина. Когда сели за стол, Лука Дорофеевич, обращаясь ко мне, сказал:
- Помните праздник стариков и старух? Тогда Вы сказали, что выпьете сто граммов вина когда колхозники получат по 5-6 килограммов хлеба на трудодень. Наш колхоз выдаёт в этом году по 8 кг пшеницы! И сегодня Вы должны выполнить своё обещание. Специально для Вас я приготовил красненького. Я ждал Вас.
Я не мог не выполнить обещания, данного больше года назад.
В беседе за столом Верзилин вспомнил, как он встретил меня, когда я в марте 1934 г. на тачанке предрайисполкома подъезжал к станице.
На прощанье Лука Дорофеевич по-братски обнял меня, поцеловал и, растрогавшись, сказал:
- С Вами я куда угодно готов ехать. Только скажите.
Шофёр дал сигнал. Взволнованный, я сел в машину... С тех пор я не был в Ново-Ивановской и, к сожалению, ничего не знаю о судьбе оставшихся там близких моему сердцу людей.

 

Карта местности
Нина Павловна Вильрат, жена С.В.Бондаренко (1935 г.)

 

Дни директора МТС

Сидорово-Кадамовская МТС считалась одной из самых отстающих в крае. Находилась она в пристанционном поселке Каменоломни в 3-4 километрах от города Шахты. Обслуживала весь Шахтинский район, кажется, 17 колхозов. Больше половины из них - это мелкие хозяйства, расположенные в шахтёрских рабочих поселках или вблизи их, возле шахт. Многие колхозники, имея приусадебные участки, занимались выращиванием овощей, которыми торговали на базаре по высоким спекулятивным ценам, и только от случая к случаю выходили на колхозную работу. Немало было и таких: глава семьи работал на шахте, а другие члены семьи числились в колхозе, семья пользуется льготами, положенными для колхозников, а в общественном труде не участвует. Трудовая дисциплина была крайне слабой. Бригадиры вынуждены были каждый день ходить по домам и "выгонять" людей на работу. Это, естественно, отрицательно сказывалось на экономике колхозов. МТС была организована в числе первых в крае. Имела относительно большой тракторный парк - свыше 50 колёсных тракторов сталинградского тракторного завода - СТЗ. Для тех времён это было много. Но весь этот парк был старый, сильно истрёпанный, изношенный. На таких тракторах мало было охотников работать. Отсюда большая текучесть трактористов.

Я приехал в Каменоломни в октябре. В горкоме партии меня предупредили о трудностях и об ответственности за работу МТС. Шёл подъем зяби. Задания по вспашке не выполнялись. Многие тракторы простаивали из-за поломок и отсутствия запасных частей. А когда трактор стоит, тракторист, оставаясь без заработка, бросает его и уходит на другую работу, обычно на шахту. Финансовое положение МТС было тяжёлое: из-за большой задолженности нефтебаза отказывалась отпускать горючее, текущий счет в банке был арестован. Своевременно не выплачивалась даже зарплата работникам МТС.
Ознакомившись с положением в МТС, с согласия горкома я поехал в Ростов, в Краевое земельное управление с просьбой оказать срочную помощь деньгами и запасными частями. Как вновь назначенный директор, я надеялся, что такая помощь будет оказана. Однако целый день я протолкался в Крайземуправлении ничего не добившись, даже к начальнику КрайЗУ не смог попасть (он чем-то был занят). Вернулся в МТС с пустыми руками. Расстроенный, сразу же сел и написал письмо-статью в газету "Социалистическое земледелие" (Москва) под заголовком "Рассказ о потерянном дне директора", в котором резко критиковал работников Крайземуправления за невнимательное отношение к МТС и ко мне, как новому директору. Статья вскоре появилась в газете и вызвала бурную реакцию в КрайЗУ. Срочно были подброшены деньги и некоторое количество запчастей. Но начальство не могло простить мне такого "вероломства", как критика в газете. Мне пришлось расплачиваться в течение всей работы в МТС. По своей наивности, впервые попав на хозяйственную работу, я ещё не знал, что нельзя ссориться с вышестоящими; что всякая критика начальства может выйти боком; что с начальством надо ладить, и тогда будешь иметь шансы ходить в передовиках. Такова реальность.

План зяблевой пахоты МТС не выполнила. Глубокой осенью, когда пахать уже было невозможно, тракторы начали стягиваться на зимний ремонт. Я придавал ему первостепенное значение, ибо от качества ремонта зависели успехи весеннего сева и всего будущего года. Однако условия для ремонта были очень трудные. Мастерская МТС представляла собой обычный, даже не утеплённый, сарай. В нём можно было поставить всего 4-5 тракторов. Двор мастерской, расположенный между жилыми домами посёлка, не мог вместить и половины машин. Грязь в нём стояла чуть ли не по колено. Мастерская не располагала нужными станками и инструментами. Например, коленчатые валы на проточку и шлифовку приходилось сдавать в другие МТС, или в мастерские промышленных предприятий. Часть тракторов осталась на зимовку в колхозах. Там их трактористы разбирали и починяли, иногда туда наезжали механики МТС.
Основное же, что тормозило ремонт и определяло его качество - отсутствие необходимых запасных частей. Их распределяли работники управления МТС КрайЗУ. Они помнили мою статью и отношение их к Сидорово-Кадамовской МТС никак нельзя было назвать дружественным. Рядом, всего в 10 км от нас находилась Горная МТС. Бывало, едут её представители в Ростов (ездили они через Каменоломни) и везут оттуда всё, что надо, и нам часто приходилось выпрашивать у них ту или иную нужную деталь. А едет наш работник в Ростов - как правило, возвращается ни с чем. Оказывается, что для получения запчастей нужно было не только дружить с теми, кто распределял и выдавал их, но и приглашать этих людей в ресторан. Я не способен был на это и не разрешал делать этого своим работникам.
Что оставалось делать? Главные детали, которые лимитировали ремонт - это подшипники заднего моста, коренные подшипники коленчатого вала и коробки скоростей. Оказалось, что некоторые подшипники можно заменить подшипниками шахтных врубовых машин. Ясно, что ни один начальник шахты новых подшипников нам не дал бы. Но даже в горкоме рекомендовали мне обратиться на шахты и попросить бывшие уже в употреблении: дескать, для врубовок они уже не годятся, а тракторы на них ещё могут поработать. Из горкома даже позвонили на некоторые шахты по этому вопросу. Я сам ездил по шахтам добывать эти подшипники. С горем пополам таким образом к весне тракторы были отремонтированы.

Тракторы и прицепные орудия к ним ремонтировали трактористы, работавшие на них. Так как в мастерских можно было ремонтировать одновременно не больше 7-8 тракторов, то пришлось установить очередность ремонта по бригадам. Ремонтники - трактористы, приезжавшие из более отдалённых колхозов, жили в небольшом, тесном и не отличавшемся чистотой общежитии. Спали вповалку на нарах. Здесь же, в комнате, на железной печке кипятили чай, готовили пищу.

Массово-политическая работа среди работников МТС, в том числе и среди трактористов, лежала на моём заместителе по политчасти, бывшем помощнике начальника политотдела по комсомолу этой же МТС, Николае Соколенко. Он далеко не был энтузиастом своего дела. Поэтому я сам решил включиться. К тому же я ещё не отказался от намерения написать книжку о трактористах, и мне нужно было их лучше знать. Я часто вечерами заходил в общежитие. Обсуждал ход ремонта. Проводил беседы по вопросам текущей политики. Подготовил и прочитал лекцию об итальянской колониальной войне в Абиссинии. Устраивал читки художественной литературы. Помню, читал им отрывки из "Поднятой целины" М.А.Шолохова - о приключениях деда Щукаря, и другое. Отвечал на вопросы. И так как в течение зимы состав ремонтников менялся, то мне пришлось несколько раз повторить свою "программу". Это способствовало взаимопониманию между директором и трактористами.

Занимался политической работой и среди работников МТС. Аппарат управления МТС был немаленький: главный агроном и участковые агрономы в ряде колхозов, главный механик, механики по сельхозмашинам и отдельно - по комбайнам, заведующий мастерскими, рабочие мастерских - токари, слесаря и др., зоотехник, главный бухгалтер, бухгалтер и счетоводы, завхоз, конюхи, шофёры и др.

Перед Новым годом договорились с замполитом провести совещание работников МТС по итогам года и задачах на будущий год, но, так сказать, "с литературным уклоном". Объявили, что такого-то числа, во столько-то часов вечера в конторе (МТС не имела даже красного уголка!) состоится совещание, в заключение - литературный вечер. Собрались почти все. Я предложил начать прямо с литературы. Кто-то возразил:
- О литературе потом. Сперва давайте о деле.
Я всё-таки начал свое выступление с литературы. С чувством и расстановкой прочёл "Конягу". Я заметил, что это произвёло сильное впечатление на присутствующих. Оказалось, что никто из них этой сказки Салтыкова-Щедрина раньше не читал.
Затем я прочёл "Четвёртый сон Веры Павловны", о сельском хозяйстве, из романа Н.Г.Чернышевского "Что делать". Слушали тоже с большим вниманием.
- Так мечтали о будущем Родины лучшие представители русской интеллигенции прошлого, - заключил я. - На нашу с вами долю выпало счастье создавать, строить прекрасное будущее, имя которому - коммунизм. Вы видите, что Конягу уже заменяют стальные кони - тракторы, серп заменяют комбайны.
И далее сжато сказал об итогах и предстоящих задачах, о конкретных обязанностях работников МТС.
После меня с определенным подъёмом выступил главный агроном - молодой, энергичный и способный специалист, Владимир Николаевич Удодов. Потом некоторые другие работники МТС. Не скажу, что это совещание произвело какой-то переворот в работе МТС. Но, во всяком случае, оно было оригинальным, своеобразным, не похожим на другие, и участники его, расходясь, говорили мне:
- Интересно! Хорошо!

 

В районе было три центра, руководящих колхозами, тогда как при политотделах руководство осуществлялось, по-существу, из единого центра. Что касается влияния МТС на колхозы, то оно носило ограниченный характер, шло по линии производственной, главным образом в области полеводства. При горисполкоме существовал городской земельный отдел. Он тоже был призван контролировать и направлять деятельность колхозов. На практике сложилось так: МТС в первую голову отвечал за полеводство, а горземотдел ведал прежде всего животноводством. Практическое же руководство колхозами, в том числе и массово-политической работой, осуществлял горком партии, через колхозные парторганизации. Но в районе насчитывалось несколько десятков шахт. Уголь играл решающую роль в экономике, в индустриализации страны, и горком был поглощен заботой о выполнении заданий по добыче угля. Колхозами же и совхозами, по сути дела, занимался только один инструктор горкома по сельскому хозяйству.

В зимний период надо было не только отремонтировать тракторы, но и подготовить трактористов, которых не хватало. Для этого создали курсы при МТС. Охотников учиться на курсах оказалось мало - молодёжь стремилась на работу в шахтах, на промышленных предприятиях. Приходилось нажимать на председателей, требовать, чтобы посылали на курсы своих колхозников, чтобы иметь своих трактористов; в противном случае МТС, дескать, откажется обслуживать колхоз. Это мало помогало. Даже часть из тех, кто прибывал на курсы, бросали вскорости. Дело в том, что не было грамотных, квалифицированных, хорошо подготовленных преподавателей. Занятия вели механики МТС, практики и самоучки. Главный механик - хороший мужик, коммунист Иван Яковлевич Башкиров - бывший шофёр. Механик по сельхозмашинам - Усенко, малограмотный крестьянин, в прошлом работал на молотилках, но даже не знал названий некоторых деталей. Вёл свои занятия, поставив всех у машины: "Оця штука чипляется за оцю штуку". Такая учёба мало кого могла удовлетворить.

Много хлопот доставляла подготовка к яровизации пшеницы и картофеля. К тому времени на горизонте появилась восходящая звезда - бывший сельский агроном, ставший в дальнейшем академиком Лысенко. Он пользовался полным доверием и поддержкой самого Сталина. Лысенко выдвинул и "научно" обосновал предложение о яровизации перед посевом семян яровых культур. В государственном порядке было предложено провести яровизацию пшеницы во всех колхозах. Для этого требовалось построить или приспособить огромные сараи или навесы. Подготовить кадры яровизаторов. Купить необходимые приборы и инструменты. Надо было определять сроки яровизации: нельзя было запаздывать, но и спешить было опасно. А опыта не было. Да и колхозные руководители скептически относились к ней. Были случаи, когда намоченные семена сильно прорастали до высева, и от этой яровизации было больше ущерба, чем пользы.
Позже от яровизации семян отказались. Она не оправдала себя. А сам академик Лысенко уже в послехрущевское время был разоблачен как авантюрист, по доносам которого в 1937-1938 гг. и в последующие годы было расстреляно и репрессировано немало подлинных ученых-сельскохозяйственников. Самого Лысенко не стали за это привлекать к ответственности в связи с его преклонным возрастом (так мне объяснил Л.С.Шаумян).

 

ЧТЗ и объективные условия

Подоспела весенняя страда 1936 года. Она оказалась очень трудной и напряжённой. В связи с тем, что план подъёма зяби в 1935 г. не был выполнен, объём тракторных работ, в частности - весенней вспашки, увеличился. Между тем с первого же дня начались поломки и аварии. Ломались старые изношенные детали, выходили из строя бывшие в употреблении подшипники от врубовых машин. У значительной части трактористов не было ни опыта, ни квалификации, а некоторые безответственно относились к работе. Мастерская МТС не справлялась с количеством выбывающих из строя машин. Большие перебои в работе тракторов означали задержку сева и, естественно, вызывали недовольство в колхозах, в горкоме партии и горисполкоме. Отдельные руководители колхозов (помню, "Серп и Молот", "Возрождение") брали на себя заботу об обеспечении своих тракторов запчастями: используя свои связи, доставали на шахтах даже новые подшипники. Но это не решало задачи обеспечения бесперебойной работы всего тракторного парка.
Горком стал, что называется, давить на меня. Началось бесконечное дёрганье по поводу и без повода - вызовы в горком к секретарю, в горисполком, на бюро горкома. Я и днём и ночью метался по колхозам, и в свою очередь нажимал на механиков, бригадиров тракторных бригад, трактористов. Всё это взвинчивало нервы, но мало помогало делу.
Здесь я остро почувствовал своё самое уязвимое место - незнание техники: я не мог сам установить, почему стоит трактор; не мог дать совета; недобросовестные люди могли, что называется, обвести меня вокруг пальца. Надо овладевать техникой - таков был для меня первый урок из хода посевной. Всё же весенний сев колхозы МТС завершили не позже и не хуже колхозов многих других машинно-тракторных станций края (вернее, уже области - в конце 1935 г. Азово-Черноморский край был разделён на Краснодарский край и Ростовскую область).
Значительную подмогу в весеннем севе оказали полученные к тому времени два первых новых мощных гусеничных трактора Челябинского тракторного завода - ЧТЗ-90. Мы использовали их в период посевной исключительно на пахоте, после завершения сева переключили их на подъём паров и глубокую вспашку под осенние посадки лесозащитных полос. На вспашку паров была пущена и часть более надёжных колесных тракторов. Самым крупным в МТС был колхоз "Новый путь", поселок Киреевка, находящийся недалеко от известной шахты "Артём". Здесь было поднято под пар свыше 500 гектаров свободных земель. На вспашке и глубокой культивации паров все лето были заняты ЧТЗ. По использованию (производительности) гусеничных тракторов наша МТС заняла первое место в области.
Подготовка парового клина намного облегчила сев озимых и обеспечила значительное повышение общей урожайности зерновых в следующем, 1937 году.

 

Не лёгкой была и уборка. МТС имела более 10 комбайнов "Коммунар". Они тоже часто выходили из строя. Не было опытных комбайнеров. Не хватало запасных частей. Всё же производительность комбайнов увеличилась. Если в 1935 году в среднем на каждый комбайн было убрано по 290 гектаров колосовых, то в 1936 году средняя выработка возросла до 410 гектаров.
Ещё более осложнилось положение на подъёме зяби. Огромные простои тракторов вели к срыву установленных сроков пахоты. Меня вызвали на заседание облисполкома. Там резко критиковали меня. Назначили срок выполнения задания. Председатель облисполкома Ларин спросил: "Вы сможете обеспечить выполнение?" Чтобы выдержать этот срок, надо было ежедневно на каждый списочный трактор поднимать по 10 гектаров, а даже норма на СТЗ была всего 7 гектаров! Ясно, что это нереально. Я не стал кривить душой, и честно и прямо ответил: " Нет". Такой ответ вызвал возмущение некоторых членов исполкома, в частности, председателя. Мне вынесли строгое предупреждение, которое, конечно, ничего не могло изменить.

 

Несмотря на все неудачи 1936 года, я не падал духом, не унывал. Я был убеждён, что в новом, 1937 году, работу МТС можно намного улучшить. Для этого складывались объективные условия. Благодаря мероприятиям партии и правительства, решительно улучшилось общее состояние в сельском хозяйстве страны. Установление твёрдых поставок зерна государству, разрешение колхозной торговли и другие меры привели к повышению материальной заинтересованности колхозников в труде. Колхозы МТС в 1936 г. собрали в целом неплохой урожай, рассчитались с государством по хлебопоставкам и выдали на трудодни минимум по 2 кг зерна, а, например, колхоз "Новый путь" по 4 кг. Это способствовало укреплению трудовой дисциплины. Теперь колхозники сами спешили на наряд, чтобы получить работу - зимой нечем было занять всех. Когда в начале 1937 г. я отчитывался о работе МТС на собрании колхозников "Нового пути", выступавшие там колхозники жаловались, что бригадиры и правление не дают им работы! Таких жалоб раньше никогда не бывало.
Постепенно укреплялась техническая база МТС - осенью 1936 г. было получено ещё 2 трактора ЧТЗ и несколько "Универсалов" для сева и обработки пропашных. Наконец, за год работы директором МТС я многое стал понимать, многому научился. Однако совсем другое меня ждало впереди...

В октябре или ноябре 1936 г. меня вызвали в областную партийную Контрольную комиссию и предъявили заявление сотрудника газеты "Молот" Константина Шолохова (однофамильца М.А.Шолохова). Он писал, что, якобы я в 1930 г., выступая на собрании парторганизации редакции, сам рассказал, что когда учился во ВКИЖе, состоял в правотроцкистской организации и участвовал там в выпуске нелегальной троцкистской газеты. Я решительно заявил, что это гнусная клевета. Мне предложили написать письменное объяснение. Я написал и уехал домой с твёрдой уверенностью, что парткомиссия тщательно разберётся и гнусный клеветник будет разоблачён. Однако этого я не дождался.
Зато вскоре обратил внимание на странное поведение своего заместителя по расчётам с колхозами Мотовилина. Он явно провоцировал меня. Однажды в моём кабинете в присутствии зама по политчасти Н.Суколенко он, как мне показалось, нарочито по какому-то поводу нелестно отозвался по адресу ЦК и Сталина и, ехидно улыбаясь, поглядывал на Суколенко, ждал, как я буду реагировать на его высказывание. Я дал решительный отпор. Он замолчал. Молчал и Суколенко. Намного позже мне стало известно, что и Мотовилин и Суколенко были внештатными сотрудниками, осведомителями НКВД.

<<<=== *********** ===>>>

 

© 2009 Тетради

Пожалуйста, не используйте материал без разрешения.


Hosted by uCoz