ТЕТРАДЬ ДЕВЯТАЯ (1942-1944 годы)
Мемуары
Степана Васильевича Бондаренко. Эта часть написана в 1977 году.
|
Корреспондент ТАСС и Михаил Шолохов
В станицу Вёшенскую я прибыл в начале сентября 1939 года. Руководство Вёшенского района в 1937 г. также
подвергалось репрессии. Были арестованы: первый секретарь райкома Петр
Кузьмич Луговой, председатель райисполкома Тихон
Андреевич Логачев, зав.райземотделом - зам.предрайисполкома, член
бюро райкома Петр Тимофеевич Лимарев
и уполномоченный по заготовкам, член бюро райкома Петр
Акимович Красюков. Они просидели всего 11 месяцев. За
них заступился М.А.Шолохов. Он лично говорил о них со Сталиным, и
"три Петра", как о них говорили в станице, и Тихон Логачев были
освобождены и восстановлены на своих постах. Руководители района с пониманием отнеслись ко мне, помогли устроиться на квартиру и способствовали, содействовали мне в последующей работе. Вскоре после моего приезда в станицу, в театре колхозной казачьей молодежи состоялось собрание станичников. Зрительный зал был переполнен. Пришли сюда не только жители Вёшенской, но и близлежащих хуторов. Перед открытием собрания, на сцене театра П.К.Луговой познакомил меня с Шолоховым. Затем Михаил Александрович доложил своим землякам о международной обстановке, внутреннем положении страны, об очередных задачах и решениях, принятых высшим органом власти - Верховным Советом СССР, депутатом которого он являлся с 1937 года. Докладчик говорил просто, ясно, не обходил острых углов, пересыпал свою речь неповторимым юмором, на который зал реагировал взрывами весёлого смеха. Выступление произвело на меня большое впечатление. Впоследствии мне не один раз доводилось присутствовать
на собраниях, на которых выступал Шолохов - он отчитывался перед станичниками
как депутат после каждой сессии Верховного Совета СССР. Это стало традицией.
Писатель выступал как избранник народа, как государственный деятель. И
эти выступления снискали ему глубокое уважение. На следующий день утром я зашёл к М.А.Шолохову и он завизировал информацию об этом общестаничном собрании. Я передал её в Ростов, в ОблТАСС, оттуда передали в Москву, и она была напечатана в "Правде" и "Известиях". С этого началась моя деятельность как корреспондента ТАСС. Вернулась Нина Павловна из Москвы без Артёма
- он остался там у бабушки на зиму учиться. В конце октября она с Наташей
переехала в станицу. Поселились мы в частном доме коммуниста-пенсионера
Ефима Шаповалова. Он с женой занимал одну половину дома, мы - вторую,
вход был отдельный. Нам заново пришлось обзаводиться одеждой, обувью,
постельными принадлежностями, посудой и прочими вещами. Накануне XXII годовщины Октябрьской революции, 6 ноября 1939 года, небольшой круг районного актива - работники райкома партии и райисполкома, вместе со своими жёнами, собрались в райкоме партии, чтобы встретить великий праздник. На вечер пришёл и Михаил Александрович с женой, Марьей Петровной. Собравшиеся попросили его провозгласить первый тост, и он принял это предложение. В краткой речи он предупреждал об опасности международной обстановки - в Европе уже началась развязанная Гитлером вторая мировая война, - и напомнил о высокой ответственности за порученное дело каждого работника. "Надо всем работать так, - сказал Шолохов, - чтобы хомут поплотнее приставал к плечам". Это образное выражение запомнилось. Высокая ответственность за порученное дело и напряжённость в труде были лейтмотивом во всех выступлениях Шолохова, которые мне доводилось в то время слышать. Я обратил на этом вечере внимание на то, что Михаил Александрович выпил только одну рюмку водки, и больше категорически отказался пить; ушёл с вечера раньше других в совершенно трезвом состоянии. Зиму мы прожили в доме Шаповалова. Весной
нам под квартиру предоставили большой, бывший кулацкий, дом, в котором
до этого располагался районный Осоавиахим. Летом в нем было хорошо, прохладно,
а наступила осень - и от холода некуда было деваться. Жить в этом доме
становилось невыносимо, особенно в связи с тем что в августе 1940 г. родилась
Ася, и ей нужно было тепло. Родилась она не в Вешенской, а в роддоме в
Базках, на правом берегу Дона, потому что в Вешенской роддома не было.
Выход был найден. Редакция газеты помещалась в отдельном доме. Рядом,
в этом же дворе, всего в каких-нибудь 15-20 метрах, в другом доме находилась
типография. Помещение это было просторным, в нем легко было разместить
вместе с типографией и редакцию. Так и сделали: перевели редакцию в помещение
типографии, а освободившиеся из-под редакции полдома мы заняли под квартиру.
Три комнаты. Теплые, светлые, и рядом с редакцией и типографией. Нина
Павловна могла почти в любое время отлучиться с работы, чтобы покормить
Асю; а смотрела за ней уже Наташа. Моя корреспондентская работа вполне устраивала
руководителя ОблТАССа. Я уже сказал, что отношение ко мне в районе было
хорошее. Я мог выезжать из станицы в колхозы, в колхозные хутора практически
в любое время, и я часто там бывал. Поэтому мог давать из района разнообразную
интересную информацию, часть которой шла на Москву и попадала в центральную
печать. Летом 1940 г. с бабушкой приехал Тёма, и
мы с ним уже одни с мелкокалиберкой охотились на диких голубей. Вероятно, в конце 1940 года областное отделение
ТАСС было ликвидировано. Была упразднена и должность штатного корреспондента
ТАСС по Вешенскому району. Я перешел на работу в редакцию районной газеты
литсотрудником. Районное руководство хотело выдвинуть меня третьим секретарем
райкома, но обком не согласился, потому что в 1937-38 гг. я был репрессирован.
Позже я узнал, что было прямое указание Сталина всех подвергавшихся в
той или иной мере репрессиям на работу в партийном аппарате не допускать. |
Дыхание войны
Дыхание надвигающейся войны чувствовалось
уже в 1939 году. О нависшей угрозе войны говорил М.А.Шолохов в райкоме
партии на семейном вечере, посвященном 22-ой годовщине Октября. Предвестником
большой войны явилась оккупация Гитлером Чехословакии. Большую тревогу
у многих советских людей вызвала советско-финская война 1939-1940 гг.,
которая с чисто военной точки зрения была позором для нас - в течение
нескольких месяцев мы не смогли одолеть маленькую Финляндию с населением
в то время всего 2,5 млн человек. Мы положили там не одну нашу дивизию.
В начале лета 1941 г. в народе, даже в колхозных
казачьих хуторах, уже открыто говорили о неизбежности войны. Пока еще никто не ответил на вопрос: почему
Сталин занял такую позицию в отношении фашистской Германии; почему он
не внял многочисленным предупреждениям и довел до того, что гитлеровское
нашествие настигло нашу страну и нашу армию врасплох? Всему миру известно
предупреждение Р.Зорге, который назвал даже дату гитлеровского нападения
на СССР. Но были и другие, официальные, предупреждения. В 1957 г. я лежал
в правительственной больнице в Кунцево, возле Москвы. Там же лежал Борис
Иванович Шавырин. <начальник и главный конструктор Специального конструкторского
бюро гладкоствольной артиллерии> У нас с ним сложились дружественные
отношения, благодаря чему я имел возможность прочитать мемуары Уинстона
Черчилля, из которых узнал много любопытного, неизвестного для основной
массы советских людей. В них опубликованы не только воспоминания и высказывания
самого Черчилля, но и важные документы, относящиеся ко второй мировой
войне, - в частности, его переписка с Рузвельтом, президентом США, и Сталиным.
Хочу отметить только три момента: Когда были осуждены и казнены Тухачевский и другие, у нас, в СССР, распространялась версия о том, что якобы документы немецкой разведки, разоблачающие Тухачевского, Блюхера и других как немецких шпионов, случайно попали в руки чехословацкой разведки, и через президента Чехословакии Бенеша были переданы Сталину. У.Черчилль писал в мемуарах, что по данным английской разведки эти "документы" были сфабрикованы самим НКВД, и подброшены чехословацкой разведке, которая приняла их за подлинные и передала их Бенешу. А Бенеш передал их Сталину, и они явились "основанием" для уничтожения этих выдающихся советских полководцев. |
Начало войны
Сообщение о начале войны застало меня в хуторе
Антиповском. На следующее утро в станицу со всех хуторов прибывали мобилизованные казаки. С родителями, братьями и сестрами, с женами и детьми. Сформированные райвоенкоматом команды на грузовых машинах направлялись через Дон в сторону станции Миллерово. Отбывавших на войну провожали многие сотни станичников. С музыкой, с песнями и танцами, со слезами и рыданиями. По старинному казачьему обычаю матери с иконами в руках благословляли сыновей на ратные подвиги. Жены причитали. Машины с мобилизованными и добровольцами, переправившись по понтонному мосту через Дон, поднимались на Базковскую гору (правый берег Дона), останавливались на ней. Казаки сходили с машин, целовали родную донскую землю; каждый брал с собой в платочек горсть этой земли; бросали прощальный взгляд на Тихий Дон. Простившись, они садились на машины и с песнями исчезали за Базковским бугром. Война как бы сблизила и сплотила все слои
нашего народа. С начала войны я часто ходил по колхозам
пешком. Как-то пришлось заночевать в хуторе Грязновском, в колхозе им.Ильича.
Спать пошел на МТФ, молочно-товарную ферму, находившуюся примерно в километре
от хутора. Начало уже темнеть. На МТФ застал только ночного сторожа, 80-летнего
казака Марченко. Он предложил мне расположиться на скирде сена, которая
еще не была завершена. По лестнице я забрался на нее. Улегся на свежем
пахучем сене и стал уже было засыпать, - намаялся за день, пешком передвигаясь
из колхоза в колхоз. Слышу: кто-то по лестнице поднимается ко мне. Это
был дед Марченко, имя и отчество не помню. Старого казака тревожило то,
что Красная Армия отступала, а немцы с каждым днем все дальше продвигались
вглубь нашего Отечества. Он хотел знать - почему так получается? Неужели
немцы сильнее русских? Я как мог, отвечал на его вопросы, ссылался на
речь Сталина от 3 июля 1941 года. Марченко в конце концов заключил: Оставаясь в Вешенской до 1944 г., я не слышал,
чтобы кто из стариков станицы и хуторов оказался предателем, работал на
немцев. Среди молодежи такие были. Яркий пример. В Дударевской МТС был
"знатный" бригадир тракторного отряда Виноградов. Коммунист.
Депутат райсовета. Орденоносец, за хорошую работу награжден орденом "Знак
Почета", - а в те годы орденами так не разбрасывались, как теперь.
В 1942 году, когда немцы подошли к Дону, Виноградов на лодке перебежал
к ним и служил у них в Базках полицаем. Так же на ту сторону, к немцам,
перебежала наборщица типографии районной газеты, бывшая комсомолка, Басова.
Были и другие перебежчики из молодых казаков и казачек. Правда, они насчитывались
единицами, но они были. Мне казалось, что это, в определенной мере, объяснялось
тем, что мы до войны по-настоящему не воспитывали у молодежи чувства любви
и беспредельной верности своему Отечеству.
В 1941 году на полях Дона зрел обильный урожай,
какого здесь давным-давно не было. Старики вспоминали, что такой богатый
урожай был только в 1914 году, когда началась Первая мировая война. В
этом же, высокоурожайном 1941 году началась новая война с Германией. Отсюда
делался вывод: "Большой урожай всегда к войне!" Ежедневные сводки Совинформбюро в июне, июле, августе, сентябре, октябре приносили все новые и новые огорчения и разочарования; однако, в народе, у населения района, все же жила надежда, что немцы до Тихого Дона не дойдут, не смогут дойти. Постепенно эта надежда таяла. Когда гитлеровские полчища заняли Таганрог, затем захватили Ростов, и оказались уже недалеко от Миллерово, по станице и хуторам поползли самые невероятные слухи. Распространялась, например, такая нелепость. Дескать, утром бабы вышли на Дон за водой, над ними пролетел немецкий самолет, и пилот на лету спрашивал: "А какая, бабоньки, это станица?" И находились такие, которые верили этому. Осенью 1941 года, когда появилась угроза
проникновения немцев на Дон, формально, на бумаге был создан Вешенский
партизанский отряд из 40 человек. Списка этих людей я не знал. Меня пригласили
в райком партии и сказали, что я назначен начальником штаба отряда. Уже
заготовлено и заготавливается необходимое для него снаряжение и продовольствие:
мука, сухари, спирт, мед, медикаменты, мануфактура и прочее, а также оружие
и боеприпасы, - трофейные польские винтовки и патроны к ним, захваченные
в 1940 году во время освобождения Западной Украины и Западной Белоруссии.
Моя обязанность - принять все это, завести строгий учет и отвечать за
сохранность и расходование. Тогда же, осенью 1941 г. в станице был создан
истребительный батальон. Его задача состояла в том, чтобы в случае высадки
на нашей (Вешенской) территории вражеского десанта, уничтожить, истребить
его.
Осенью 1941 г. при подготовке к эвакуации и распродаже птицеферм в колхозе "Культурная революция" купил пару индеек, и мы впервые ели индюшиное мясо. Оно показалось мне самым вкусным. Никогда больше мне не довелось лакомиться индюшатиной.
Вскоре после начала войны Михаил Александрович
Шолохов, имевший звание полкового комиссара, был призван в армию и работал
в Совинформбюро. Осенью 1941 г., накануне XXIV годовщины Октября он приехал
домой, в Вёшенскую, и, как всегда, в здании театра колхозно-совхозной
казачьей молодёжи состоялось собрание станичников. Я присутствовал на
этом собрании. На этот раз Михаил Александрович докладывал землякам о
положении на фронте, где он находился несколько дней назад. Это было тяжкое
для нашей Родины время. Гитлеровцы ворвались уже в Донбасс, были на подступах
к Ленинграду и Москве, у самого Ростова-на-Дону - столицы Тихого Дона.
Горечь и тревогу можно было заметить на сосредоточенных лицах собравшихся.
Сама внешняя обстановка на этом собрании напоминала о суровом испытании.
Движок, который раньше давал электрический свет жителям станицы и театру,
не работал - не было горючего. В зале стоял полумрак. Две десятилинейные
керосиновые лампы тускло освещали только сцену, с которой выступал Шолохов. На следующий день, примерно в обед, в редакции
раздался телефонный звонок. Звонил Михаил Александрович. Он просил меня
зайти к нему на дом, по возможности скорее. Это был первый случай, когда
Шолохов пригласил меня к себе. "Сейчас иду", - ответил я. Редакция
и наша квартира находились против дома Шолохова, через улицу. Он встретил
меня у своей калитки. Это говорил Шолохов, которому я верил и верю. Мне пришлось работать в г.Шахты после его освобождения от гитлеровских захватчиков, и там даже многих коммунистов немцы не тронули (тех, которые зарегистрировались у немцев как коммунисты). Факты свидетельствуют о том, что в начале войны, когда гитлеровская армия быстро продвигалась вперед, немцы вели себя по отношению к местному населению сдержанно; они понимали, что не в их интересах сразу же обострять отношения с жителями оккупированных сел и городов. Наоборот, своим "гуманизмом" они хотели бы привлечь население на свою сторону. Поэтому, естественно, Шолохов и не мог в районе Ельни найти материал для выступления в печати о бесчинствах немецких солдат. Потом, когда гитлеровская армия стала терпеть поражения, и на оккупированных территориях развернулось партизанское движение, гитлеровцы массовым террором, казнями и бесчинством стремились внушить страх населению и добиться его покорности. И тогда в "Правде" появилась чуть ли не на всю полосу статья Шолохова "Наука ненависти". Но вернёмся к беседе. Беседа с Шолоховым продолжалась более трёх
часов. Вернее, Михаил Александрович говорил, а я слушал. Я, конечно, не
вёл записи того, что говорил он; я не мог дословно запомнить сказанное,
хотя многие подлинные слова и фразы привожу здесь, но суть всего сказанного
им излагаю точно. |
Карта местности
|
Дом М.А.Шолохова в 1935-1942
гг.
|
Немцы на Дону и степные партизаны
В ноябре-декабре обстановка на фронтах изменилась
к лучшему. Разгром немцев под Москвой, освобождение Ростова, а затем и
Харькова, принесли успокоение в станицы и хутора Верхнего Дона. Была отложена
эвакуация. Жизнь стала входить в обычное русло. В марте 1942 года родилась Таня. Это имя, по предложению матери, ей дали в честь девушки партизанки-комсомолки, замученной в Подмосковье гитлеровцами. Опубликованная о ней в "Правде" статья так и называлась "Таня". Как после стало известно, Таня - это был партизанский псевдоним Зои Космодемьянской. В сравнительно спокойной обстановке прошел весенний сев 1942 года. Лето 1942 года. Гитлеровский прорыв нашего
фронта под Харьковом - окружение многих тысяч советских солдат. Бегство
тех, кому удалось вырваться из окружения. Враг почти беспрепятственно
продвигался к Дону. Начальником лагеря был назначен инструктор
райкома партии Свиридов, а я - старшим политруком. Работа велась под руководством
военных инструкторов - на острове, на правом берегу острова, вдоль главного
русла Дона (величина острова, как мне казалось, 1,5 на 4 км). Одна часть
лагерников рыла траншеи и ямы для блиндажей; другая часть рубила тальник
и из него плела плетни для укрепления траншей, чтобы они не осыпались;
третьи - рубили деревья и подвозили бревна для блиндажей. Работали с раннего
утра и до позднего вечера. С энергией, с настроением. По окончании рабочего
дня далеко по протоке разливались казачьи песни. 12 июля около 11 часов дня над нашим лагерем
появился небольшой самолет, похожий на "кукурузник" (У-2). Он
чуть ли не касался верхушек берез. Лагерники радостно приветствовали его.
Но когда, делая круг над лагерем, самолет повернулся боком, все увидели
на его борту большой немецкий крест. Появление над лагерем разведчика
вызвало тревогу. Михаил Александрович Шолохов находился в
этот день дома, в станице. Он получил разрешение на кратковременный отдых
после полученной на фронте легкой травмы.
Когда в чистом небе над станицей появились "Мессершмиты", он
немедленно усадил семью в легковые машины, и выехал за станицу в степь,
- по опыту знал, что там будет безопасней переждать бомбёжку. Но мать
отказалась покинуть дом, осталась во дворе - загоняла поросят. Почти на
бреющем полете фашистский стервятник сбросил бомбу, которая наповал сразила
мать писателя. Взрывом был сильно повреждён и дом. А ещё гитлеровцы сбрасывали
листовки, предупреждая, что ровно через два часа бомбардировка повторится,
поэтому население должно покинуть станицу. Как я узнал чуть позже, Михаил Александрович вернулся в станицу, наскоро собрал, что можно взять с собой и, не дожидаясь второй бомбардировки, выехал с семьёй в г.Уральск, не став даже хоронить мать. Её похоронили оставшиеся в станице активисты, закопали прямо во дворе. На следующий день могила оказалась разрыта. На второй день - то же самое. Действовали местные мародёры. Увидев во дворе писателя свежий холмик земли, видимо, решили, что Шолохов перед отъездом закопал здесь какие-то ценности, и ночью решили отрыть. Во время второй ночи орудовала, вероятно, вторая группа мародёров. Они могли оказаться и среди солдат, занимавших оборону по левому берегу Дона. Ровно в 2 часа началась вторая, более ожесточенная, бомбежка переправы и станицы. Во время этой бомбежки были разрушены типография и наша квартира. А к вечеру из станицы, из районного штаба
обороны, прибыл нарочный. Приказ: не расходиться, продолжать работы. Также
он сообщил, что Свиридов в лагерь не вернется, т.к. он призван в армию.
Таким образом, я стал единоначальником, отвечающим за выполнение приказа
о продолжении оборонных работ. 13, 14, 15 и 16 июля налеты на станицу продолжались,
и к вечеру 16 июля со мной в лагере осталось всего 35 человек, - это коммунисты,
комсомольцы и старики-колхозники, ездовые на подводах. 17 июля еще до восхода солнца я собрал оставшихся
людей и стал снова призывать не поддаваться панике, не падать духом -
как бы далеко не зашли гитлеровцы на нашу землю, им все равно не удержаться
на ней, они неизбежно будут разбиты. Наш народ не сложит оружия. У Гитлера
не хватит солдат, чтобы покорить каждый наш город, каждую нашу деревню. Хутор Антиповский был переполнен солдатами,
бежавшими с той стороны. Внешне они мало походили на красноармейцев: многие
оборванные, давно не бритые, видно изголодавшиеся. Они осаждали колхозные
кладовые, тащили оттуда всё, что можно: хлеб, мясо, молоко, мед. В саду
возле правления находились пчелы. Несколько человек взяли улей и стали
ломать его, чтобы достать из него мед: "Все равно гитлеровцам достанутся!"
- отвечали они на замечание о том, что этого не надо делать.
Зайдя в полуразрушенную бомбой квартиру,
я убедился, что в ней уже после бомбежки кто-то "похозяйничал".
Сундук, в котором хранилось белье и часть одежды, был раскрыт и пуст.
Ящик, в котором лежало килограммов сто сала, - опрокинут и тоже пуст.
В квартире не оказалось даже кроватей. Все остальное, в частности книги
и посуда, были разбросаны по всем комнатам. У нас была уже неплохая домашняя
библиотека: много редких изданий, в частности - библия на русском языке
и библия на немецком языке. Все это пропало. В сарае я обнаружил двух
очумевших куриц, которые прятались в одном из темных углов. Сторож Жарков коротко рассказал, что и как происходило с начала бомбежки станицы. Уже во время первого налета в станице началась паника. По окончании его районный штаб обороны дал приказ об эвакуации в соответствии с ранее намеченным планом. У редакции районной газеты была пара лошадей. На них Нина Павловна с Наташей, Асей и четырехмесячной Таней выехала из станицы, захватив с собой одеяла, пеленки и кое-что из продуктов. На сборы не оставалось времени - надо было успеть до 2 часов. На этой же подводе вместе с Ниной Павловной эвакуировалась литсотрудница газеты Бабиевская со своей дочерью, ровесницей Наташи, и машинистка редакции Мелешкина с двумя мальчиками. Первую ночь все они ночевали в хуторе Андроповском, следующую - на хуторе Севастьяновском. Здесь задержались. Мать ждала возможного появления Тёмы. После первой, особенно второй бомбежки, видимо,
большая часть населения на время покинула станицу и разошлась по хуторам
- их не бомбили. Часть же осталась в станице, и некоторые из них занялись
мародерством. Мародерствовали и некоторые солдаты, занимавшие здесь линию
обороны по левому берегу Дона. Насколько помнится, в Вешенской держал
оборону один из батальонов 199 дивизии,
которая незадолго до этого была пополнена за счет разгрузки Сталинградской
тюрьмы; а также те, которые в течение 12-16 июля переправлялись сюда с
базковской стороны. Именно последние, по рассказам Жаркова, взяли мясо
нашей телочки, убитой при бомбежке, выловили наших кур, и пр. Склад типографии
вскрыли военные, погрузили на машину и увезли газетную бумагу, типографские
краски и прочие материалы, боясь, чтобы они не стали добычей врага. Мне надо было торопиться и попытаться догнать
Нину Павловну и выяснить, где Тёма. Поэтому, пробыв в Вешенской всего
с полчаса, вернулся в Черновку. Здесь районное руководство предоставило
другую подводу, чтобы я мог выехать в Севастьяновский. Председатель райисполкома
Т.А.Логачев распорядился выдать мне бочонок сливочного масла (в Черновке
был маслозавод), муки и некоторые другие продукты для семьи.
С 12 июля 1942 г., с начала бомбежек, станица
Вешенская практически стала прифронтовой. Но в течении всего этого времени не было
гарантии, что враг в любое время не попытается оккупировать район. К тому
же, тревожные вести с других фронтов создавали у населения и среди части
солдат и командиров настроения неуверенности, бесперспективности и даже
безнадежности. Эти настроения оказывали определенное влияние и на некоторых
руководящих работников района. Отправив свои семьи за Волгу, оставшись
в фронтовых условиях, они занялись пьянкой и другими "развлечениями".
Пьянствовала и часть командиров, а также и бойцов подразделений, занимавших
оборону. Когда я вернулся от Хопра, районный штаб
обороны находился уже в хуторе Терновском, примерно в 25 км от Вешенской.
Здесь решили базироваться. Сюда был переведен и наш так называемый истребительный
батальон. По моем возвращении из Вешенской П.К.Луговой
предложил мне сдать партийный билет и другие личные документы и подписать
партизанскую присягу-клятву. С чувством достоинства и высокой ответственности
я подписал клятву. Вообще: можно ли было создавать в Вешенском районе партизанский отряд? Где он мог бы базироваться? По-существу, весь лес района - это известная по роману М.А.Шолохова Слащевская дубрава, - всего 4 тыс. гектаров. Да нас бы там гестаповцы с собаками как цыплят моментально бы выловили. Оставшись партизанить в таких условиях, мы были бы обречены на верную гибель, причем бессмысленную, ничем не оправданную. Кстати, это понимал М.А.Шолохов, и, насколько мне известно, был против создания в Вешенской партизанского отряда. Но не он решал такие вопросы. Решали другие, для которых человеческая жизнь ничего не стоила. Для успешных партизанских действий нужна
была хоть элементарная подготовка самих партизан. Такой подготовки мы
не проходили. Нас, например, меня, никто даже не проинструктировал, что
мы должны делать в случае оккупации района, куда в этом случае должен
направиться, как мог связаться с командиром. А ведь немцы могли захватить
район в любое время! Фашистские самолеты совершенно безнаказанно,
обычно на бреющем полете, бомбили передний край нашей обороны, залетали
в тыл. Были случаи, что стервятники гонялись даже за отдельными солдатами.
С большой высоты сбрасывали на хутора, например, пустые продырявленные
железные бочки из-под бензина, пустые бидоны из-под молока и ящики из-под
патронов. Даже обыкновенные железные бороны, которые во время полета издавали
жуткий вой и свист, и наводили страх и ужас на мирное население. Однажды фашистские самолеты сбросили над станицей Вешенской нашу районную газету "Большевистский Дон". Это был один из номеров, вышедший за несколько дней до начала бомбежки. Долго работники нашей разведки не могли разобраться, в чем дело. Оказалось, что гитлеровцы где-то взяли подлинную районную газету и точь-в точь скопировали ее. Только на 4-ой странице вместо объявления вставили свой текст, в котором сказано, что эта газета является пропуском для тех, кто хочет перейти на сторону Германии. С таким изменением фальшивка была напечатана массовым тиражом и разбросана вдоль линии фронта. Расчет был на то, что надумавший перебежать к гитлеровцам мог без риска хранить этот "пропуск" у себя до подходящего момента под видом районной газеты. И такие были. |
Газета на оберточной бумаге
Миновало, видимо, дней пять моего пребывания
в хуторе Терновском. Мне было не по себе. Я не мог болтаться без определенного
дела. Население района оставалось в полном неведении, что происходит на
фронтах Отечественной войны и в стране. Ни радио, ни газет, ни телефона
и телеграфа. Ничего! Отрезаны от всего мира. В ходу были только сообщения
ОБС (одна баба сказала). Я предложил районному штабу попытаться возобновить
выпуск районной газеты. Предложение нашло поддержку. В Терновском под редакцию и типографию было
отведено помещение магазина (торговля прекратилась). В нем мы и создали
"полиграфическую базу" для выпуска газеты. Нашелся и радиоприемник,
в Колундаевской МТС. С первого дня войны все радиоприемники были изъяты
у населения и в учреждениях и уничтожены. В Колундаевской МТС остался
потому, что директор Криворощенко пользовался особым доверием. Нужны были
наборщики и печатник, а их не оказалось, - ранее работавшие разбежались.
Поначалу пришлось мне одному делать газету. Какое-то время "Большевистский Дон" был единственным источником информации о делах на фронте и в тылу, так как район фактически был отрезан от внешнего мира, и не имел ни телефонной, ни телеграфной, ни радиосвязи. Поэтому понятен тот большой интерес, с каким ждали листочки колхозники в хуторах и бойцы на передовой. Эта минигазета выходила ежедневно, на желтой оберточной бумаге. Я с трудом справлялся с выпуском газеты.
Вскоре на хуторе Волоховском разыскали Анфису Овчелупову, наборщицу, работавшую
до эвакуации в типографии, и привезли ее в Терновский. Но она помогла
мне выпустить только два номера. Утром третьего дня она сбежала. После побега наборщицы я снова, по-существу, остался один. Выделенный мне в помощь учитель Кондратьев совершенно не знал ни типографского, ни редакционного дела. Пробовал он принимать радиопередачи, сводку Совинформбюро, но и здесь у него тоже ничего не получалось. В середине или конце августа у меня появился старый опытный полиграфист-наборщик. Звали его Николаем, а отчество и фамилию забыл. Раньше он работал в Сталинграде, в областном комитете профсоюза работников полиграфической промышленности. Совершил какое-то преступление (о нем он не хотел рассказывать), был осужден и находился в Сталинградской тюрьме. Когда гитлеровцы приближались к городу, тюрьму разгрузили: часть молодых заключенных направили в воинские части, Николай попал в рабочий батальон, с которым он и прибыл в район Вешенской. Николай был в возрасте, под шестьдесят или даже старше, к тому же страдал болезнью желудка. Поэтому для тяжелой физической работы не годился, и его из рабочего батальона направили в распоряжение нашего, Вешенского, райвоенкомата. Райвоенком Глущенко прикомандировал его ко мне. Надо отдать Николаю должное - работал он честно, с душой, на совесть: вставал раньше и ложился спать позже меня, всего себя отдавал работе. Набирал материал исключительно грамотно - почти совсем не нужна была корректура. С ним стало намного легче выпускать газету. Кстати, я и наборщик Николай питались бесплатно (и зарплаты, конечно, никакой не получали) вместе с бойцами истребительного батальона. Мы вдвое увеличили формат газеты и стали
печатать не только сообщения Совинформбюро, но и местные заметки, даже
тридцатистрочные передовички. В заметках говорилось, например, о патриотических
поступках колхозниц-казачек. Хотя до конца августа больших боев на фронте
и не было, но раненые солдаты каждый день были. Санбата не имелось. Раненые
размещались в ближайших хуторах. Для них нужны были постели, белье, питание,
даже посуда для приготовления пищи. Все это бесплатно доставляли казачки.
Некоторые из них выполняли роль санитарок и даже медсестер. Обо всем этом
сообщала наша фронтовая газета "Большевистский Дон". В газете
стали появляться заметки также об уборке урожая и вспашке зяби во фронтовых
условиях. Я не мог знать, что происходило на передовой линии и в ближайшем тылу нашего участка фронта. Однако и мне, неосведомленному в этих вопросах человеку, уже в начале августа стало заметно усиление нашей обороны. В хуторе появлялись представители все новых и новых воинских частей и подразделений. Например, 14-й Гвардейской дивизии. Говорили о прибытии артиллерийских подразделений. По хутору проследовало подразделение "Катюш", установленных на американских "Студебеккерах". Затем подошел казачий кавалерийский корпус. В двадцатых числах августа, или уже в первых
числах сентября, в хутор Терновский прибыли редакция и типография армейской
газеты "Товарищ" <возможно, "Боевой товарищ">;
размещались они на специальных машинах. Это свидетельствовало о том, что
где-то недалеко находится и штаб армии. |
"Наши идут!" и пораженцы
25 августа в этом районе наши войска незаметно,
без единого выстрела, форсировали Дон и застали врасплох находившиеся
на правом берегу итальянские части, взяли в плен несколько сот итальянцев.
В короткий срок наши войска продвинулись километров на 40 вглубь от Дона,
заняли большие хутора и очистили от противника правое побережье реки на
расстоянии 70-80 километров (так нам говорили). Гитлеровцы не смогли столкнуть за Дон наши части, прочно закрепившиеся на занятом небольшом плацдарме на правом берегу Дона. С первого сентября бои там стихли, и многие из нас, вешенцев, недоумевали: почему наши войска, переправившись на правый берег, не пошли дальше? Ведь перед этим ходили слухи, что наши войска пойдут прямо на Ростов, чтобы отрезать гитлеровские войска, находившиеся у Сталинграда. Почему продвижение было остановлено? И только спустя два с лишним месяца стало ясно: плацдарм на правом берегу нашим войскам был нужен для накопления сил и нанесения удара по врагу с севера с целью окружения и уничтожения Сталинградской группировки врага. На второй или третий день после переправы
наших частей на правый берег Дона в хутор Терновский пригнали первую группу
пленных итальянцев - человек 70-80, может и больше. Было это примерно
в обеденную пору. По команде конвоя пленные остановились на площади в
центре хутора, недалеко от нашей типографии и редакции. Тотчас же сюда
со всех концов хутора поспешили ребятишки и женщины, - чтобы посмотреть
на пленных. И надо сказать, что население хутора не питало к ним вражды
и ненависти. Многие женщины приносили с собой и передавали пленным хлеб,
вареную картошку, кислое молоко. Смотрели на пленных с жалостью и говорили:
Между тем, обстановка в районе Сталинграда
все больше и больше осложнялась. Это, естественно, чувствовалось и на
Дону, и оказывало влияние на настроение и поведение части вешенских руководителей. В конце сентября, или в начале октября 1942
г. районный штаб обороны переехал в хутор Верхняя Дударевка. Возможно,
это объяснялось тем, что в хуторе Терновском расположились штабы воинских
соединений. В Верхнюю Дударевку перебрались и мы - "редакция"
и "типография" районной газеты. И там пришлось столкнуться с
таким фактом. Луговой и некоторые другие руководящие работники
считали, что все потеряно, что война фактически уже проиграна, и что нам,
коммунистам, будет "капут". Т.е., они стали носителями пораженческих
настроений - хотя на людях этого и не говорили. Верил ли я в то время
в нашу победу? Я не верил в полководческий гений Сталина, но я верил в
неизбежность поражения Гитлера. Захват Прибалтики, всей Белоруссии и всей
Украины, Северного Кавказа и значительной части России ослабил наши силы
и возможности, но он не в меньшей степени ослаблял и гитлеровскую Германию.
Гитлер мог захватить Европу и огромные пространства СССР, но длительное
время он не мог бы их удержать. Он не мог покорить свободолюбивые народы.
Советский Союз был не один. У него, "волею судеб", оказались
союзники - Великобритания и Соединенные Штаты Америки с их огромным экономическим
и военным потенциалом. Тогда говорили, что современная война - это война
моторов. С этой точки зрения неоспоримое превосходство было на стороне
союзников. Я верил, что рано или поздно, но второй фронт против гитлеровской
Германии будет открыт, и её поражение станет неотвратимым. |
И ещё о Шолохове
Михаил Алексадрович Шолохов родился в хуторе Кружилино станицы Вёшенской. Отец его был иногородним, поэтому, естественно, не мог иметь на Дону земельного надела, который имели казаки. Он работал бухгалтером на паровой мельнице, и был совладельцем этой мельницы. Словом, по тем временам был состоятельным человеком. Мать - казачка из бедняцкой семьи. В детстве Михаил Александрович сам наблюдал драку иногородних и казаков, которую описал в первой книге "Тихого Дона". Начальное образование он получил на дому - учил его наёмный учитель Тимофей Тимофеевич Мрыхин, который в начале 40-х годов работал математиком Вёшенской средней школы; с которым я часто встречался, не раз беседовал с ним у него на квартире. Разве безземельный крестьянин мог в то время нанимать учителя для домашнего обучения сына?
Об отношениях между Шолоховым и И.В.Сталиным. Ещё в 1930 году Сталин писал: "Знаменитый писатель нашего времени тов.Шолохов допустил в своём "Тихом Доне" ряд грубейших ошибок и прямо неверных сведений насчет Сырцова, Подтелкова, Кривошлыкова и др." (Собрание сочинений, т.12, стр.112) Понятно, что Шолохов не мог согласиться с этим замечанием Сталина, и это создавало определенную холодность в отношениях между ними. Хотя внешне сохранялась, до поры, видимость дружбы, при этом надо, конечно, сказать, что Сталин высоко ценил талант писателя. Сталин не соглашался с Шолоховым, вернее, с его оценкой положения в донской деревне в начале 30-х годов. Накануне войны были учреждены Сталинские
премии по литературе, искусству и др. Первая Сталинская премия по литературе
в 1940 году была присуждена Шолохову за "Тихий Дон" - 100 тыс.
рублей. Шолохов отказался её получать. Это не могло встретить одобрения
Сталина. Он, видимо, расценил этот отказ как пренебрежение Шолохова лично
к нему. Вопрос этот обсуждался в Политбюро ЦК, и было поручено Молотову
вызвать Шолохова для объяснения: почему он отказывается получать Сталинскую
премию.
Точно уже не помню, в 1949 или 1950 году, я ехал в санаторий в Цхалтубо. В этом же поезде оказался бывший начальник Вёшенского райотдела НКВД, ныне КГБ, Николай Николаевич Лудищев. Работая в Вёшенской, он был капитаном, теперь на нём были погоны подполковника. Встретились мы в вагоне-ресторане. Лудищев пригласил меня к себе в купе мягкого вагона. Он ехал из Москвы отдыхать в Сочи вместе с женой. Никого больше в купе не было. И Николай Николаевич рассказал о Шолохове много такого, чего я раньше и не мог знать. Из его рассказа можно было понять, что уже в самом начале войны Шолохова подозревали и негласно обвиняли в пораженчестве. Лудищев привел такой факт. Осенью 1941 года, когда немцы первый раз заняли Ростов, и Вёшенская ждала приказа об эвакуации, с фронта бежали два каких-то генерала. Останавливались они в станице и ночевали у Шолохова. Генералы вскоре были арестованы и расстреляны как дезертиры-пораженцы, бросившие фронт. Этот случай бросил тень и на Михаила Александровича. В этой связи Лудищев напомнил и о выступлении на станичном собрании - о призыве Шолохова учиться у немцев воевать и его ответ о Ленинграде. Дескать, это выступление свидетельствовало о том, что он не верил в нашу победу; фактически скатился на пораженческие позиции. Слушая Лудищева, я не сомневался, что именно он доложил Москве о выступлении Шолохова. С 1942 г., после первой бомбёжки станицы,
семья Шолохова жила в городе Уральске. По окончании, или даже перед окончанием
войны она переехала в Москву. Живя в Москве, Шолохов беспробудно пьянствовал
вместе со своим другом, известным писателем Федором Ивановичем Панферовым.
Возле них кружилась, и принимала участие в пьяных оргиях, всякая литературная
мелочишка. По словам Лудищева, Шолохов и Панферов пропивали в день до
25 тыс.рублей, в старых деньгах. Жена Шолохова, Марья Петровна, не могла
его остановить. Настойчиво требовала покинуть Москву и вернуться в Вёшенскую,
подальше от "друзей". Шолохов с семьёй вернулся в станицу, но
и здесь продолжал пьянствовать. По рассказу Лудищева, однажды Шолохов
пьяным поплыл в лодке по Дону, опрокинулся и чуть не утонул. На счастье,
рядом оказались рыбаки, и они спасли его. По возвращении в станицу, Шолохов поселился
в своем старом, восстановленном после бомбёжек, деревянном доме. Но вскоре
начал строить новый, кирпичный, дом-дворец, в котором живёт сейчас {т.е.
в 1977}. Лудищев вот что рассказал об этом строительстве. По окончании
войны в Москву на встречу с нашими учёными должна была прибыть группа
наших союзников, учёных - англичан и американцев. Перед их приездом Сталин
пригласил к себе ряд видных советских учёных. Видимо, хотел прощупать
их настроения и подсказать, как вести себя с гостями. Сталин спросил их:
"Как живёте, товарищи? Какие у вас есть жалобы?" Все чуть ли
не хором ответили: "Хорошо живём, Иосиф Виссарионович! Никаких жалоб
нет!" Тогда Сталин внёс такое предложение: "Хорошо было бы,
если бы приезжающих к нам гостей мы разместили бы не в гостинице, а каждый
из Вас пригласил кого-нибудь из них к себе, и поместил у себя в доме.
Как вы смотрите на это?" Никто на это предложение не откликнулся,
все молчали. Сталин повторил свой вопрос. Тогда ему было сказано: "К
сожалению, мы не можем этого сделать. Наши зарубежные гости имеют у себя
виллы, отдельные дома. Мы в своих квартирах не сможем создать для них
удобств". Запрет И.В.Сталина печатать "Они сражались за Родину", как утверждал Лудищев, привёл к тому, что Шолохов оказался без денег. Ему не на что было заканчивать строительство, ему не на что было жить. В Вёшенскую был командирован управделами ЦК, депутат Верховного Совета СССР Крупин - разобраться с финансовыми делами Шолохова. В результате поездки было решено переиздать "Тихий Дон" и "Поднятую целину", что и было сделано. Правда, чтобы можно было по закону выплатить Шолохову гонорар за переиздание книги, ему надо было внести в них некоторые поправки и изменения. Шолохову было сказано: "Обеспечиваем Вас ещё на 10 лет. А дальше всё будет зависеть от Вас; от того, как Вы будете работать, что напишете". Умер Сталин, и финансовые дела Шолохова резко поправились. Гнев Сталина был вызван не только книгой
"Они сражались за Родину". Сразу же после нападения Гитлера
на Советский Союз, США попросили назначить М.А.Шолохова корреспондентом
полуправительственной газеты "Вашингтон пост". ЦК, Сталин положительно
отнеслись к этому предложению. Шолохов тоже согласился с ним, и в период
войны печатался в США. |
© 2011 Тетради